Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Эдит приходила реже и держалась, как супруга большого начальника. Делала прическу, маникюр, интересовалась жизнью и, как бы между прочим — делами фирмы, как она это называла. Иногда и она приносила для продажи ценную вещичку. Об Эдит Ария совсем ничего не знала. Зато Эдит знала об Арии куда больше, чем Арии хотелось бы.

Ария работала у самого окна, и в случае тревоги должна была убрать вазочку для цветов, всегда стоявшую на ее столике слева.

Но сегодня ей не пришлось даже идти на работу.

Они пришли рано утром, на зорьке. Ария еще спала. Хорошо хоть, что муж успел отправить детей в школу.

Пришли четверо, одетые в штатское. С ними был дворник, председатель домового комитета и участковый инспектор. Ария не сопротивлялась, не устраивала сцен, выполняла все, что требовали. Отвечала на вопросы. Она добровольно провела их на чердак и отдала спрятанную за трубой последнюю партию товара. Рассказала все, что знала. И ей на самом деле стало легче.

Больше не надо было думать о своей судьбе, бороться с совестью. Не надо было дрожать, принимая очередной товар или продавая вещи клиентам. И не придется впредь думать и о том, как обслужить семью — мужа и детей: что сварить на обед, как обстирать, как приготовить уроки, как успеть сделать все — дома и на работе. Это осталось позади. Начиналась совсем другая жизнь — угрюмая, серая, может быть, бесконечно однообразная — но без забот. Ария чувствовала себя, как пловец, долго и безуспешно боровшийся с течением, совсем обессилевший и наконец вцепившийся в бревно и позволивший потоку нести себя, куда придется.

«Так это и должно было кончиться», — едва ли не с облегчением вздохнула она, сидя, бледная и заплаканная, на диване и держа в руке стакан воды.

За столом инспектор отдела БХСС оформлял протокол, а его помощники неторопливо передвигались по комнате, с интересом разглядывали статуэтки и посуду за буфетным стеклом и картины на стенах.

— Есть ли у вас жалобы или претензии? — спросил Арию инспектор. — Может быть, хотите что-то добавить, дополнить?

Ария покачала головой.

— Все правильно, все правильно, — прошептала она сухими губами. — Детей вот жаль. Не смогу даже попрощаться с ними.

— Не знаю, хорошо ли это было бы в такой момент, — отозвался на это Розниекс, стоявший у окна. Ему было жаль этой женщины, запутавшейся в паутине и погубившей свою жизнь.

— Наверное, вы правы, — Ария вытерла слезы.

— У меня еще несколько вопросов, — сказал Розниекс, усаживаясь на диван рядом с Арией и держа в руке бланк протокола. — Вы сказали, что Паэглите доставляла вам ценности, которые вы продавали клиентам.

— Да, это так.

— А не было ли такого случая, что вы передавали ей что-то для продажи?

— Нет. Но я знала, что часть драгоценностей Лиесма оставляла себе и порой продавала в санатории, где работала. Но это, по-моему, случалось редко.

— Вы меня не поняли, — сказал Розниекс. — Не было ли случая, когда вы сами попросили Паэглите продать что-то в санатории?

— Однажды было, — ответила Ария. — Эдит принесла мне красивое кольцо с бриллиантом. Она требовала реализовать его как можно скорее, и так, чтобы оно ушло из республики подальше. У меня в основном постоянная клиентура — рижанки, приезжие в нашу парикмахерскую заходят не часто. Совсем чужим я предлагать боялась, и решила отказаться от неплохого заработка в пользу Лиесмы. В санатории это сделать легче. Там большинство — приезжие, и официантки их знают.

— Не показалось ли вам странным, что Эдит сама не отдала кольцо Лиесме для продажи?

— Нет, об этом я не подумала.

— И еще один вопрос. Узнали бы вы это кольцо, если бы вам его показали?

— Да, наверняка.

Закончив писать, Розниекс протянул Арии протокол:

— Прочтите и подпишите.

«Волга» Министерства внутренних дел ждала внизу. Но Розниекс отказался от любезного приглашения и решил пройтись до вокзала пешком.

XXXVII

— Да, то была все-таки она, — более не сомневалась Марите. — Теперь вспоминаю, где я ее раньше видела. Она когда-то работала медсестрой в санатории «Пиекрастес». Я ее там встречала, когда ходила туда на танцы.

— Спасибо! — Розниекс передал ей протокол. — Подпишите, пожалуйста, вот здесь и можете быть свободны.

Он повернулся к Эдит Мелнсиле.

— Надеюсь, теперь вы не будете отрицать, что поздно вечером двадцать четвертого сентября вы были на месте происшествия в Пиекрастес еще до нашего приезда.

Мелнсила высокомерно взглянула на него:

— Я уже говорила. Девушка ошибается. Только что она показала, что было темно, лил дождь и улица не освещена. Следовательно, она не могла различить лицо. — Эдит пригладила свои темные волосы так бережно, как если бы они были из чистого золота.

«Да, — профессионально заметил про себя Розниекс. — Эта женщина любит себя больше всего на свете и так легко не поддастся».

Марите, встав со стула, задержалась:

— Я нагнулась к вам, когда вы приложили зеркальце к губам умершей. И видела ваше лицо. Я не ошибаюсь! — Она была искренне возмущена, но, повинуясь кивку Розниекса, попрощалась и вместе с другими вышла из кабинета. Эдит пренебрежительно посмотрела ей вслед.