Последняя история Мигела Торреша да Силва

И история совершенного здесь убийства ожила перед ним. Кошмарная история. Единственная из рассказанных дедом, которая всякий раз вызывала в нем неприятное чувство. Женщины при этом регулярно рыдали, и столь же регулярно пара стариков печально вторила им.

Мануэл пристально смотрел на источник, сопротивляясь образам, поднимавшимся из него, но был не в силах прогнать их. Он видел, как убийцы, нанятые королем Алфонсу, здесь, на этом самом месте, догнали, преследуя, возлюбленную его сына Педро и закололи насмерть. И как потом Божий суд и возмездие настигли старого короля, когда его сын, безмерно страдая, поднялся против него. Педро крушил, поджигал все вокруг, яростно сопротивлялся войскам короля, но не решился остаться глухим к просьбам матери и даровал отцу жизнь. Тот вскоре умер в своем замке Монтемор, мрачный и одинокий. Настал час мести. Педро приказал найти убийц и не успокоился до тех пор, пока они не попали в его руки. С них живых содрали кожу, вырвали из их груди сердца и сожгли их на костре. Он повелел вынуть из склепа свою мертвую возлюбленную. В королевском одеянии, украшенная драгоценностями, она была коронована в соборе Коимбры, и весь двор преклонился перед ней. Закутанную в расшитые золотом шали, ее отвезли ночью за семнадцать миль от города. Тысячи людей сопровождали траурный кортеж в Алькобанку, где донна Инеш ди Кастро, королева, нашла наконец последнее успокоение.

Она не умерла, она живет,
Ее коронует небо,
Ее коронует земля.
Она живет в каждом любящем сердце.

И эти стихи драматурга Антонио Феррейра были известны Мануэлу. Он тихо пробормотал их себе под нос.

«В конце концов, – подумал он, – Мария жива и здорова, мы друг у друга в долгу не остались. Она научила меня рассказывать истории деда. Это была хорошая сделка. Мы заработали эти истории и бесконечно много любви. И она просила меня верить, что выход найдется».

Мануэл Торреш да Силва много пил в этот вечер и в эти дни, наслаждался своей печалью, к которой примешивалось нежное чувство счастья, и спрашивал себя, случится ли с ним в жизни что-нибудь более прекрасное, чем то, что было у него с Марией.

Он изучал арифметику и геометрию, ломал голову над числами и их тайным смыслом, думал о Марии, колебался между надеждой и отчаяньем, часами сидел в библиотеке, сверкающей золотом «Божьей коровке», писал как одержимый, запечатлел на бумаге много разных историй, делал наброски, сводил воедино – то подробно, то кратко – истории о чужих и друзьях, о чудесах и сокровенных мечтах, о тени на солнечных часах и неудачных сравнениях, о скупердяях и о щедрых, о насмешниках и мошенниках, о совершенных верблюдах и умных попугаях, о мудрых дураках и глупых умниках, и истории о любящих, порой счастливых, но чаще печальных. Ищущих.

* * *

И опять, как это много раз случалось и раньше, в долгие спокойные дни летних каникул, старый библиотекарь заснул после обеда на своем табурете в последней из трех комнат, темно-зеленой, и связка гигантских ключей выпала незаметно для него из его руки.

Было уже поздно, но Рибейро и Мануэл, беседовавшие в средней из трех комнат библиотеки, красной, где находились книги по медицине, философии и математике, явно не собирались уходить. Уже с середины дня, когда Рибейро, покидая читательское место, отведенное для профессоров, заметил, что его ученик что-то пишет за большим столом, они подсели друг к другу и начали взволнованно разговаривать, окруженные совокупной мудростью всего мира, аккуратно сложенной, выстроенной в ряды, охраняемой.

Рибейро указал на вытянутое вверх окно:

– Как там наверху паук плетет свою паутин› по строгим математическим правилам, так и мы вяжем свои мечты, вплетаем их в истории, следующие древним законам, которые зачастую нам неизвестны. И так как у нас потом остается время, мы ломаем голову над загадкой ткацкого станка Всевышнего.

– Я предполагаю, что вы говорите о математике…

– Все есть математика. И поэзия тоже. Что ты читаешь?

– Камоэнса. Историю Инеш ди Кастро.

– Не очень-то весело.

– Нет, – ответил Мануэл, потупившись.

– О, любовная тоска? – Рибейро невольно съязвил.

– Я до сих пор не решил.

– Что именно… – Рибейро подергал пальцами свою бороду.

– Существует она или нет.

– Значит, не существует. Уравнение решено правильно.

– Возможно, это верно для профессора математики, – сердито сказал Мануэл, – но так ли это для внука рассказчика историй, я не знаю.

Рибейро ничего не сказал.

– Но наверное, вы, как всегда, правы. По крайней мере не осталось ни одной нерешенной задачи.

– Если это была любовная сделка без любовных ссор, то ты торговал правильно.

– Мне не по душе шутки.

– Я говорю это совершенно серьезно.

– Но ведь что-то же остается.

– Это хорошо. Этот остаток нужен тебе, он нужен нам всем. Положи его в кладовую памяти, которая чем мы старше, тем незаменимей для нас. У кого ее нет, тот впадает в апатию, безропотно смиряется в своем равнодушии. А это куда хуже, чем боль и отчаяние.

Рибейро наклонился и посмотрел Мануэлу в глаза.