Читаем Последняя история Мигела Торреша да Силва полностью

– Содержи ее в порядке, свою кладовую памяти, в ней лежит потайной ключ, который когда-нибудь тебе срочно понадобится, чтобы открыть некую дверь.

Потом они долгое время сидели молча. Возможно, именно это молчание и вырвало из сна старого библиотекаря. Громко зевая, он потянулся на своем стуле. Только заметив покашливающего Рибейро, старый Антонио вспомнил о своих обязанностях. Он встал, кряхтя поднял с пола ключи и, шаркая ногами, вошел в среднее помещение.

– Профессор Рибейро, вы самый прилежный профессор в университете, – поспешил он сказать, чтобы скрыть угрызения совести, которые он, правда, всячески сдерживал. – Чем могу вам служить?

– Мы не хотим затруднять тебя, – ответил Рибейро, поднимаясь, – но, может быть, ты поставишь наши книги обратно на полки. На сегодня достаточно.

Мануэл насмешливо улыбнулся и тоже встал.

– Спасибо за урок, – сказал он, уходя…

– Разве это был урок? – удивленно спросил профессор. – По мне, это был скорее разговор между друзьями.

* * *

У каждого оставалось по две фигуры на доске. «Шах!» – сказал Рибейро. Он оттеснил ладьей короля Мануэла к краю поля. Однако Мануэл смог продвинуть своего короля на боковую клетку другого цвета, чем диагональ, которую занимал его слон. Рибейро, по-видимому, был поражен. Он, улыбаясь, откинулся назад и потянулся:

– Ничья!

Они уже несколько часов просидели на «охотничьей вышке» Рибейро, склонившись за доской.

– Терпение, – сказал Рибейро, – главная предпосылка для этой игры. А у тебя, так мне кажется, его больше, чем у Себастьяно, который не раз в гневе валил своими широкими рукавами все фигуры в одну кучу.

– Терпение, это верно. Но может быть, важно и. сочувствие, сочувствие и терпение.

– Ты, судя по всему, думаешь об искусстве проигрывать? – спросил Рибейро.


– Да. Как в истории одного молодого человека, который пришел в монастырь, чтобы встретиться там со старым наставником, в надежде, что тот поможет ему преодолеть пустоту его жизни. «Углубись в мудрость старых книг или попытайся медитировать. Наш дом открыт для тебя!»

«Я происхожу из богатой семьи, мне никогда не нужно было ни работать, ни принуждать себя. Единственное, что меня до сих пор радует, так это шахматы!»

Наставник позвал монаха и приказал ему:

«Принеси свою шахматную доску! Так как ты принес обет послушания, докажи теперь это. Ты лучший среди нас игрок в шахматы и будешь играть с этим человеком. Проигравшему я снесу мечом голову с плеч. Поскольку твоего противника ничего, кроме шахмат, в жизни не интересует, то если он проиграет, иного наказания и не заслужит».

Манера держаться старого наставника не допускала ни возражений, ни протестов. Они поставили на кон свою жизнь, они играли часами, пытаясь подавить подступающее чувство страха, одержимые стремлением выиграть. Все вокруг было забыто. Все вокруг было игрой, именно той игрой, посредством которой они боролись за жизнь. Когда молодой человек, сделав неудачный ход, попал в невыгодное положение, монах прореагировал опрометчиво, после чего тот смог снова решительно атаковать монаха и загнать в ловушку. Человек посмотрел на своего растерянного противника, который сидел напротив него, уставившись на доску, и лоб которого от страха покрылся каплями пота. Внезапно он увидел в нем интеллигентного и порядочного человека, в чертах лица которого явственно проступали следы полной трудов и лишений жизни. «А я, что я могу предъявить? Пустое, никому не нужное существование. Я не имею права победить этого человека».

И вот, когда был его ход, он сделал маленькую ошибку, потом еще одну и попал в невыгодную ситуацию. Старый наставник внимательно наблюдал за игрой. Внезапно он встал, подошел к шахматной доске и одним-единственным взмахом руки опрокинул фигуры:

«Мне не нужен ни победитель, ни побежденный. – И, повернувшись к молодому мужчине, произнес: – Ты победил самого себя. Потому что наряду с терпением и умением сосредоточиваться ты сегодня узнал, что такое сочувствие».


– Браво, – сказал Рибейро, у которого, пока он слушал, погасла трубка. – Существует бог весть сколько шахматных историй, но это самая прекрасная из того, что я слышал. Рисковать собственной жизнью из-за сочувствия к чужой. Это основная модель великих мифов. Мы ведь недавно говорили о Тезее? Он из-за сочувствия рисковал жизнью, и сверх того, став победителем, оставил лабиринт! Почему бы и нет?

Трубка Рибейро опять разгорелась, а Мануэл в задумчивости стал снова расставлять по порядку фигуры на шахматной доске.

– Эта игра – тоже лабиринт, мы оказываемся здесь все в новых и новых тупиках.

– И тотчас открываются новые возможности, – добавил Рибейро, – только тот, кто хитроумен, кто думает «из-за угла», тот идет вперед.

– Как в старину, в той далекой стране, где люди по возможности избегали напрямик подходить друг к другу. Когда хотели встретиться, то по этикету полагалось отойти в угол. В этой стране годами и десятилетиями сооружались выложенные из обожженного кирпича укромные уголки для встреч.

Рибейро с любопытством вглядывался в своего ученика и вслушивался в его речи, набивая меж тем новую трубку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее