Последняя история Мины Ли

– Я думал, что однажды разбогатею. – Его глаза весело блеснули, словно в насмешку над самим собой. – Что приеду в Америку, разбогатею и вернусь, понимаешь? И если у меня будет много денег, мы сможем его найти. Но, похоже, и этот план провалился. Теперь я здесь застрял.

– Мы застряли вместе, – с печальной улыбкой поправила его Мина.

– По крайней мере, я встретил тебя, – нежно согласился он.

– Время еще есть.

– Верно, но мы стареем. Все мы. Особенно мама.

– Сколько ей?

– Под шестьдесят.

– Не такая уж и старая.

Мистер Ким опустил глаза. Кончики его пальцев скользнули по ее руке.

– Ты пробовал молиться? – спросила Мина.

– Пытался, только бог меня не слышит.

– Неправда, – возразила она, однако и сама чувствовала это почти каждый день.

– Прости за то, что тогда сказал, – вновь извинился мистер Ким. – Уверен, у твоих родителей все хорошо.

Работал душ, по трубам журчала вода. В соседней квартире храпел сосед.

Мина никак не могла заснуть. В голове крутились слова мистера Кима, как галька на берегу, потревоженная волнами:

«…она была убеждена, что однажды снова увидит моего отца, и не хотела, чтобы при встрече ей пришлось рассказать ему о новом муже».

А что, если его отец уже мертв? Значит, все эти годы его мама прождала впустую, напрасно приговорила себя к одиночеству. С другой стороны, что, если именно надежда поддерживала в ней жизнь? Может, ожидание, каким бы мучительным оно ни было, – единственный способ выжить?

Встретится ли Мина с мужем в загробной жизни? Рассердится ли он на нее из-за мистера Кима?

И, когда они все умрут, будет ли неловкой встреча всех троих на небесах? Или в раю у нее может быть две жизни? Был ли рай миром, в котором они оба будут с ней, при этом отдельно друг от друга? Способна ли она вообще справиться с различными вариантами своей жизни, со множеством напевов одной и той же песни, в которой меняются слова, темп и ритм?

Полагая, вероятно, что Мина все еще спит, мистер Ким на цыпочках прошел от ванной к шкафу и достал одежду для работы – футболку поло и брюки цвета хаки. Немного затхлый из-за закрытых окон запах комнаты освежил эвкалиптовый аромат его лосьона после бритья. Мина наблюдала за ним сквозь приоткрытые веки – как он натягивает нижнее белье и брюки, – любуясь мускулами спины и плеч.

– Тебе надо почаще снимать футболку, – пробормотала она.

– О, ты проснулась! – Он повернулся и сел на край кровати, положив руку ей на бедро. – Надеюсь, я тебя не разбудил?

– Нет, я не могла заснуть.

– Плохо себя чувствуешь? Можешь позвонить на работу и сказать, что заболела. – Он натянул футболку.

– Если бы.

– Хочешь, я найду тебе замену?

– Нет, не стоит. У меня еще по крайней мере пять часов до смены. Теперь я засну.

Он влажно поцеловал ее в щеку.

– Фу, – произнесла она, рассмеявшись, и вытерла лицо.

Услышав, как он запер входную дверь и на всякий случай дернул ручку, Мина закрыла глаза и подумала о нем, пытаясь сосредоточить на нем все свои мысли – на их отношениях, на ощущении его руки на бедре, его лица под ее пальцами. И все же она не могла избавиться от мысли, что эта идиллия не может длиться долго. Ничто не может – ни хорошее, ни плохое.

Прибыв на работу пятнадцатью минутами раньше, Мина захватила из торгового зала банку «севен-апа» от тупой боли в желудке и направилась в подсобное помещение. Она еще не обедала, но пока совсем не проголодалась, поэтому положила принесенный из дома перекус – бутерброд с ветчиной и яблоко – в свой шкафчик и вернулась к кассам.

Всю сознательную жизнь Мина не могла есть, если была в расстроенных чувствах или нервничала. Она с легкостью пропускала несколько приемов пищи, не в силах отделаться от тяжести в груди или грызущей скорби в душе. Эмоции контролировали ее организм, как булавки, удерживающие насекомое или бабочку на стене.

Попав в приют, в первый день Мина сидела перед тарелкой перловой каши с фасолью, не в силах проглотить и ложки – желудок сжался в кулак, словно защищая самую важную, самую сокровенную часть ее естества. Ей оставалось лишь потихоньку цедить воду, пока монахини не разрешили ей встать из-за стола два часа спустя. Только через нескольких дней она наконец достаточно привыкла к распорядку дня, к новым лицам и сумела проглотить целую порцию водянистого твенджан ччигэ с кабачком. От первой же ложки все тело с головы до ног встрепенулось, накрытое волной ощущений – как луковицу цветка, покоящуюся в ледяной земле целую зиму, внезапно опаляет поразительной летней жарой. Мина подавила желание наброситься на еду с животной жадностью.

Мистер Ким стоял у касс – он выглядел так, будто все утро носился как белка в колесе, к потному лбу прилипли пряди волос. Когда их глаза встретились, он сверкнул едва заметной улыбкой, прежде чем убежать разбираться с очередными делами: жалобой клиента, задержкой поставки, разбитой бутылкой на полу в третьем проходе. Возможно, в тот день у них не хватало персонала.