Последняя история Мины Ли

После ужина, состоявшего из твенджан кука – супа из соевой пасты, – мульчи боккума и кимчи в качестве панчана, Мина машинально включила телевизор. Как только на экране появились пожилые лица, морщинистые и перекошенные от боли – шляпы покрывали лысеющие головы мужчин, старушки в ханбоках вытирали слезы из-под очков, – она тут же убежала на кухню и рухнула на ламинат. Это были старые кадры с первой за три года встречи между разлученными семьями из Северной и Южной Кореи.

Репортаж о, казалось бы, бесконечных переговорах между странами об этих мимолетных воссоединениях – семьи, которые ждали друг друга всю жизнь, порой более шестидесяти лет, могли провести вместе всего один день – на этот раз повлиял на Мину сильнее обычного и привел к срыву.

Она прижалась лбом к кухонному шкафу и положила на него ладонь, словно обнимая весь дом – будто он был чем-то вроде любовника, беспристрастного, но надежного, который давал ей крышу над головой и, несмотря на собственную печаль, подпитывал ее некой силой. Сколько времени они вместе? Больше двадцати лет.

Мина старела. Скоро ей исполнится семьдесят, волосы на висках поседели, она все больше походила на стариков из репортажа. Она видела себя на этих встречах – собственную незащищенность и боль, – стирающих печаль с ее и без того затертого лица.

Сколько может выдержать тело? А сердце?

Двадцать шесть лет назад, незадолго после приезда в Лос-Анджелес, Мина смотрела похожий сюжет об этих мучительно редких попытках воссоединения семей, сидя с мистером Кимом на его диване после ужина из… что они ели? Что-то простое вроде супа из соевой пасты или шпината. По его гладкой шее к лицу поднималась краска, глаза были наполнены слезами, которые Мина отчаянно хотела стереть.

«Ты когда-нибудь думаешь о том, что твои родители все еще там, в Северной Корее?» – спросил он ее тогда.

«Нет, я никогда об этом не думала».

«Но, может, именно поэтому они так тебя и не нашли?»

То был их последний совместный вечер перед тем, как все рухнуло. Теперь Мина сидела на полу кухни, прислонившись к шкафам, закрыв глаза и тяжело дыша ртом, перед мысленным взором проносились воспоминания: лицо Лупе в тот день, когда на нее напал мистер Пак, как та рыдает на переднем сиденье фургона; по подбородку мистера Кима стекает алая кровь, пахнущая железом; мистер Ким, сидящий в слабом свете лампы на кровати с пистолетом в руке, маленьким, черным и матовым.

Мина все еще хранила тот пистолет.

О Лупе она больше не слышала и молилась, чтобы они с Марио каким-то образом воссоединились, однако никто ничего не знал. Никто в супермаркете их не упоминал, прикрываясь молчанием, как броней.

Мистер Пак почти не обращал на Мину внимания. Время от времени она ловила на себе его взгляд, но он ни слова ей не сказал, словно она стала невидимой, неким неодушевленным предметом. Мина понятия не имела, знал ли он о ее причастности к случившемуся с Лупе в тот день, но, скорее всего, догадывался о ее отношениях с мистером Кимом.

Она проработала в супермаркете – в его супермаркете – до самых родов.

То июньское утро началось, как и всякое другое утро, с того, что Мина доковыляла до ванной, позавтракала в одиночестве за кухонным уголком и тяжело засеменила к остановке, пробираясь сквозь тревожный серый туман. Забравшись в автобус, она опустилась на переднее сиденье и уставилась вперед на дорогу, что помогало подавить тошноту.

Отработав за кассой всего час, она почувствовала, как живот, и без того раздутый и неудобный, сжался, вслед за чем последовала вспышка острой боли. Едва Мина доковыляла до подсобки, отошли воды, по ногам побежало тепло. В туалете она положила прокладку в нижнее белье, а затем в последний раз собрала вещи. Выйдя через заднюю дверь, она обошла здание и из телефонной будки позвонила миссис Бэк. Размеренно дыша в попытке ослабить боль, она около получаса прождала подругу, которая должна была отвести ее в роддом в центре. Над головой висело тяжелое солнечное небо в дымке цвета разбавленной порошком воды.

Затем последовали два дня агонии, в основном в одиночестве, изредка прерываемом миссис Бэк, которая урывала пару часов на работе и сидела рядом, держала ее за руку в попытке утешить. Мина кричала на мир, который каждый день угрожал разорвать ее на части. Все тело будто горело в огне, как тело святого, сжигаемого на костре. И наконец Мина взяла на руки своего ребенка, красного и кричащего, покрытого белесой пленкой.

Пустышка. Такая же, как она, – без семьи, без тетушек и дядюшек, двоюродных братьев и сестер, бабушек и дедушек, даже без надгробий, к которым можно приносить цветы.

Миссис Бэк дала малышке имя, которое ей очень нравилось, – Марго.