Последняя из амазонок

Обе наши группы двинулись вперёд, тогда как амазонка оставалась на том же месте. Аттик рысью направился к ней, но она жестом удержала его на расстоянии, а потом подала мне знак, которому меня научила Селена:

«Не мешкая — сюда».

Я в удивлении присмотрелась к ней внимательнее.

Этой воительницей была Европа.

Этой амазонкой оказалась моя сестра.

Глава 41 ЖЕЛЕЗО И ЛУНА

В то же мгновение я поняла, что под курганом покоится Селена. Ощущение было такое, как будто в грудную клетку до самого сердца вонзилось что-то холодное и острое, как железо. Я закашлялась, выплюнув мокроту и слюну. На вершине гребня появился Дамон. Будь Селена жива, он не оказался бы здесь один.

Сердце моё взорвалось болью, как разбивается вдребезги упавший с огромной высоты камень. Селена учила нас с сестрой амазонским траурным обрядам, тем, которые подробно описаны в рассказе Дамона, но мне казалось, что никакие насечки и порезы на теле не в состоянии выразить мою скорбь. Я готова была биться головой о скалу или прыгнуть нагишом в костёр.

Селена.

Селена!

Дамон подъехал и остановился рядом со мной. Не знаю, причитала я вслух или мои внутренние стоны отдавались воплями в черепе. Дядя крепко взял меня левой рукой за запястье, обнял правой за талию и сказал:

— Не сейчас!

Моя плоть горела, словно меня жгли углями. Я чувствовала, как зубы прокусывают язык и рот наполняется солёной кровью.

— Селена!

Ярость бушевала во мне с такой силой, что, казалось, должна была убить меня на месте. Она вздымалась во мне испепеляющими, терзающими волнами, она распирала меня, срывая и унося неведомо куда последние лоскутки моего детства. Я как будто бы вышла за пределы себя самой, ощутив и восприняв муку Дамона. Муку не менее сильную, чем моя, но совсем иную по природе. Не гнев, не ярость, но глубочайшее, бездонное отчаяние. Зияющая пустота осталась на месте того, что было для него драгоценностью, не сопоставимой ни с чем на свете. И только сейчас мне открылась подлинная, воистину трагическая суть происходящего: прощание с Селеной знаменовало собой прощание с чем-то гораздо большим, нежели одна воительница. Заканчивалась целая эпоха, а вместе с нею — история свободного народа.

Наш отряд всё ещё держался от Европы на расстоянии. Приблизиться она разрешила лишь Аттику, и сейчас он разговаривал с ней. Видимо, расспрашивал о битвах и их результатах, о местонахождении Маэса и Панасагора и об Элевтере, последней из амазонок.

Не приходилось сомневаться в том, что преображение Европы, афинской девушки и его наречённой, из-за которой он пересёк полмира, в амазонскую воительницу поразило нашего командира до глубины души. А вот резкий отказ, полученный им в ответ на призыв вернуться домой, его, похоже, уже не удивил.

Европа изменилась полностью, и внешне, и внутренне, как будто принадлежала теперь не просто к другому народу, но к другому виду живых существ.

Отец остановился на краю склона, не сделав даже попытки заговорить с ней, ибо, сколь бы горестно ни было для него это понимание, осознавал: его дитя потеряно безвозвратно.

Повернув коня на восток, в том направлении, куда ускакала Элевтера, Аттик дал знак отрядам следовать за ним.

Но я ударила лошадь пятками в бока, направляя её вверх по склону, ближе к Европе. Дамон держался рядом со мной.

Издалека моя сестра выглядела впечатляюще: она очаровывала дикой, волнующей красотой. Вблизи, однако, на первый план выступала именно дикость. Было видно, что она полностью избавилась от налёта цивилизации. Не только одежда и осанка, даже взгляд её стал совсем иным. Холодные, суровые глаза светились, как у хищного зверя. Это была совсем не та Европа, какую я знала. И тем не менее именно теперь она была сама собой в большей степени, чем когда бы то ни было.

Я не могла покинуть место захоронения, не удостоверившись, что действительно увидела погребальный курган Селены. Европа это подтвердила.

От меня не укрылось, что на теле сестры было не менее двух десятков ран, однако Европа отмахнулась от моей озабоченности, смерила меня с головы до ног взглядом и, видимо удовлетворившись результатами осмотра, сказала:

— Это тебе, сестра.

Поперёк её колен лежал чехол из антилоповой шкуры, внутри которого находилась секира. Бережно, как бесценное сокровище, Европа подняла чехол обеими руками.

— Селена знала, что ты непременно придёшь. Она велела мне не покидать это место, пока её наследие не попадёт в твои руки... Осторожно, — предупредила меня сестра, передавая «пелекус» Селены, — лезвие очень острое.

Я положила чехол к себе на колени и отстегнула клапан.

Жгучие слёзы потекли из моих глаз на отточенное железо и ясеневое древко. Я едва не лишилась чувств.

— Что с тобой, сестра?

Я с усилием взяла себя в руки и выпрямилась в седле.

— Почему? — услышала я свой голос словно со стороны. — Почему Селена оставила это мне, а не тебе?

— Потому что Селена — не моя мать. Потому что я — не её дочь.

Глава 42 ЭЛЕВТЕРА И ТЕСЕЙ