Последняя из амазонок

Собственно говоря, она являлась не столько красавицей в обычном смысле этого слова, сколько живым, материальным воплощением великого идеала свободы. Даже воинственность её облика, при всём ошеломляющем впечатлении, которое она производила, являлась вторичной по отношению к чему-то высшему. Элевтера была подобна пламени, чистому и очищающему, коего не может коснуться никакая грязь. Страх и Элевтера казались понятиями несовместимыми, подобно тому, как нелепо это слово в отношении льва.

Прикажи она мне броситься в огонь, и ничто не смогло бы остановить меня! Получив от неё повеление прыгнуть с утёса, я выполнила бы его с радостью.

Сейчас, выйдя вперёд к «тайному» костру и призвав подруг к молчанию, она заговорила о будущем своего народа.

— Все наши беды начались с того, что тал Кирте отступили от «ритен анне», исконных обычаев, а совсем худо дела обернулись, когда мы покинули родину.

Я поняла, что она говорит об Афинах, о решении свободного народа пойти войной в дальние, чужие края.

— Но была ли у нас иная возможность сохранить свою честь? Я много размышляла об этом и пришла к выводу, что мы всего-навсего исполнили предначертание небес. Увы, наше время подошло к концу! Но что теперь? Какая судьба ждёт наш народ в дальнейшем? Отвечу: мы не исчезнем — ни сегодня, ни завтра. Наше существование продлится, однако былое могущество нам не вернуть уже никогда. В нас будут видеть не грозную силу, а некую диковину. И со временем мы превратимся в легенду. Кто будет помнить о нас? О ветре узнают по кружению пыли или взметанию пламени. Но кто может увидеть сам ветер?

Элевтера обратила взгляд в ту сторону, где на самом краю жались отец, Дамон и Филипп. В это время к костру со стороны афинского лагеря подошли Тесей, Аттик и ещё несколько командиров.

— Вы не будете видеть нас, — заговорила Элевтера, и на сей раз её слова предназначались для эллинов, — но мы пребудем рядом с вами. Наши призраки поселятся на ваших ночных улицах, и то, что вы пытались выбросить из своих мыслей, стерев нас с лица земли, не даст вам покоя в ваших снах. Вам кажется, что, защищая свою честь и свободу, мы проявили неистовство, но это — ничто в сравнении с бедами, которые последуют за нашей гибелью. Ни вы, ни ваше дело, ни ваши боги не одержали истинной победы, ибо мы были лучшим из всего, что есть в вас самих, и, расправившись с нами, вы нанесли смертельный удар в собственные души. Истребив нас, вы отнюдь не возвысили себя, а, напротив, умалили. Подумайте о моих словах, они продиктованы мне сердцем.

На следующее утро равнина кишела скифами. Ночью несколько тысяч варваров обогнали нас и теперь, сами того не зная, находились между нами и Танаисом. Правда, их разведчики нас ещё не заметили, но, пока этого не случилось, нам следовало срочно и скрытно уходить прочь по глубоким оврагам, заметая следы и готовясь к последнему, возможно роковому, столкновению.

Именно тогда Тесей предложил Элевтере воспользоваться для переправки амазонок на восток афинскими кораблями. По его мнению, афиняне и амазонки, совместно ударив по страже гавани Курганного города, могут отбить корабли. В корабельных стойлах найдётся место для амазонских лошадей, а при попутном ветре суда легко обгонят Маэса и Панасагора на пути к Танаису и высадят женщин там, откуда они беспрепятственно уйдут в северные степи.

Это предложение, сделанное от всего сердца, Элевтера восприняла с негодованием.

— Выходит, Тесей, я буду обязана жизнью твоей жалости?

— О какой жалости речь? — возразил царь. — Я в жизни не боялся никого так, как тебя, и ни от кого не терпел такого поражения, как от тебя.

Элевтера посмотрела на него с ненавистью.

— На сей раз, — сказала амазонка афинянину, — ты явился в нашу страну в надежде вызвать тень Антиопы из нижнего мира и вымолить у неё прощение за то зло, которое ты причинил ей. Но она никогда не придёт к тебе. Выбрось это из головы. Ты встретишься с нею снова только после смерти.

Эти слова больно задели Тесея. Он пошатнулся, и некоторые из соратников вскочили, чтобы поддержать его.

— Тебе следовало бы самому убить её, — заявила Элевтера, — там, в Афинах, накануне дня последнего сражения. Я бы так и поступила. Но ты позволил ей выступить. Ты отошёл в сторону, разрешив ей совершить самый позорный поступок для человека, ведающего, что такое честь: выйти с оружием в руках против собственного народа. Ты погубил её -— ив этой жизни, и следующей, — потому что ты любил Афины больше, чем её.

И эта стрела попала в цель. Тесей едва устоял на ногах.

— Я тоже предала её, — продолжила Элевтера, — предала ту, которая была благороднейшей из нашего народа, да и из вашего — тоже, ибо она одна соединила в себе несоединимое, солнце и луну, мужчину и женщину. Мне тоже знакомы боль и печаль, которые испытываешь ты!

Элевтера смерила взглядом своего старого врага и продолжила: