Последняя из древних

Большая Мать подбросила еще одно полено. Пламя подпрыгнуло, словно от злости. Когда Дочь подошла, старуха оскалилась и зашипела. Топнув ногой, она потрясла копьем. Низко опустив голову, девушка попыталась подобраться к матери. Она не будет с ней драться. Она просто присядет и еще раз попытается показать, что с ней все будет хорошо, что она покорна и что Большая Мать по-прежнему главная. Но нет, это ничего не решало. Дочь показала свою готовность нарушить табу. Поступки означают все; жесты оказывают мало влияния, а слова едва заметны. Из губ Большой Матери вырвался плевок, и она бросила между ними рога. Все было ясно. Дочь может попытаться силой взять их и привязать к голове, чтобы стать Большой Матерью, – или исчезнуть до встречи на рыбалке.

– Лети прочь, – вновь прорычала старуха. Гнев Большой Матери вырывался из самых глубин ее существа. Взглянув на Дочь, она ощутила жар в груди. Эта красивая, сильная девушка скоро станет их лучшим охотником. Большая Мать за эти годы потеряла много детей, и каждая потеря приносила новые разрушения ее телу. Каждая смерть как будто отрывала полоску мышц от ее бедер, отнимала несколько зубов и кусок кости, выпивала большой глоток крови из-под ее кожи. Новые потери сломают ее, и она рухнет. Но она знала: Дочь сумеет прожить своим умом. И она хороший падальщик. Она единственная из них всех сможет выжить в одиночку.

Мать создает ребенка из собственной крови и костей. В начале жизни он привязан к ней, и, хотя связь с годами уменьшается, она никогда не исчезает. Большая Мать всегда видела сны своих детей яснее, чем сны других членов семьи. Она чувствовала рог в своем ребре, когда зубр боднул Крюка, и клык, пронзивший шею, когда один из младших, Тот Сын, попал в когти льва. Она знала свою дочь лучше всех. Девушка так похожа на нее и сможет вырастить большую семью. Поскольку они были так похожи, Большая Мать от души верила, что Дочь выживет.

Но Дочь не хотела уходить, и Большая Мать угрожающе качнула своей крупной головой; каждая увядшая мышца дергалась под тонкой кожей, на шее вздулись жилы. Пухлые губы раскрылись, обнажив глубокий провал глотки, издававшей устрашающий рык. Она потрясла копьем. Пришло время идти.

Дочь в ужасе отшатнулась: теперь она видела, что мать не шутит. В руках она держала накидку и копье. Повернувшись, она скользнула в заросли по направлению к реке. Именно туда несли ее ноги, может быть, потому что хорошо знали эту дорогу. Она шла, покуда ноги несли ее, потом споткнулась о ветку и упала. Силы, необходимые, чтобы подняться, она, похоже, оставила у очага. Деревья дрожали от беспокойства, от земли поднимался прохладный воздух. Она немного подождала, чтобы понять, слышит ли она что-нибудь и не изменился ли запах воздуха. Ничего не изменилось.

Дочь впервые оказалась вдали от очага семьи.

Кетчуп

Я оставалась во Франции так долго, как только могла. На восьмом с половиной месяце беременности меня уже не пустили бы в самолет. Никто, правда, и не пытался меня в него впихнуть. Своей команде я дала понять, что в Северной Америке принято работать почти до самых родов и что я поступлю именно так. Меня беспокоило, что мое категоричное электронное письмо, где я ссылалась на законы об отпуске по беременности и родам, окажется слишком агрессивным, но, вероятно, оно возымело действие. Никто ни словом мне не возразил.

Кейтлин, хотя и приехала, не возглавила проект. Она взяла на себя роль менеджера и занималась логистикой. Мы лишь раз поговорили с ней о моем отпуске – как раз перед тем, как я уехала в город. Должен был прилететь Саймон, и я хотела передохнуть, чтобы сполна насладиться его визитом, но мой график оказался слишком напряженным.

Я знала, что мне будет трудно согласовать с ней мое поведение в последующие несколько месяцев. Мы с Кейтлин сели друг против друга за походный столик, чтобы в очередной раз обсудить график проекта. Когда мы говорили о моем личном расписании, она демонстративно кусала губу. Она дала понять, что это мое личное дело.

– Просто помните, что проект находится под юрисдикцией законов Нью-Йорка, – сказала она. – А они не предусматривают оплачиваемого декретного отпуска.

– Разве? – Это застало меня врасплох. Мы ведь об этом не говорили, и я ничего не знала.

– Недавно музей принял стратегическое решение не оплачивать ваш декретный отпуск. Конечно, взять отпуск закон позволяет.

– То есть, если я не уйду, мне будут платить? – спросила я.

Кейтлин промолчала.