Последняя из древних

– Зачем ты пришла? – снова спросила я и двинулась к ней. Слова не могли выразить всего, что нужно было сказать. Было так много вещей, которые невозможно выразить словами. Я стояла достаточно близко, чтобы увидеть слезы на ее глазах. Я слышала ее дыхание, хриплое и неровное.

– Я увидела у тебя признаки…

– Я схожу с ума.

– … Того, что чувствовала сама. Извини, что ничем не помогла тебе, Роуз.

– Я так устала.

Она прикрыла рот ладонью. Из уголка ее глаза вытекла слеза.

– Я чуть было…

– Знаю. Теперь все в порядке.

– Откуда ты знаешь?

– Я потеряла ребенка.

Тут я тоже расплакалась. Ее слезы затопили меня печалью и облегчением. Я обняла ее и крепко стиснула. Тепло наших тел слилось. Я больше не сдерживалась. Я плакала, и когда немного успокоилась, заметила, что она тоже плачет. Ее плечи вздрагивали, и я обняла ее еще крепче. При всей своей усталости я чувствовала, что ее горе сильнее моего.

– А что случилось, Кейтлин?

Еле слышным шепотом она ответила:

– Я была одна.

28

Дочь подставила тело солнцу: вышла из норы и встала во весь рост. Последняя из семьи. Рослая, рыжеволосая, с мускулами, которые заново обретут силу, когда она снова начнет есть. Ее кожа опять будет поблескивать на солнце, как прежде. Она встала и запрокинула лицо. Конечно, это не тепло семьи, но все же тепло.

Плеск воды заставил ее сдвинуться с места. Да, телу нужна пища, но вода еще нужнее, а той, что ей удавалось растопить, не хватало ее организму. Дочь еще не знала, как далеко продвинулся сезон, но услышала, что по стволу дерева стекает тонкая струйка воды. Будь это чуть дальше, она могла бы не дойти. Она упала на колени и стала пить. Туман перед ее глазами рассеялся. Рыжие белки громко болтали между собой. Они первыми заметили, что она начала двигаться. Вдруг у нее есть тайный запас еды и теперь, проснувшись, она укажет, где он спрятан. Их беспокоило что-то еще, но она не могла понять, что именно. Болтовня белок насторожила воробьев, и они тоже начали перекликаться от дерева к дереву, распространяя новость о ее пробуждении среди прочих зверей.

Дочь прислушивалась к окружавшим ее звукам жизни. Она дремала, пила, снова дремала и снова пила, солнце согревало ее кожу, и вскоре она смогла подняться. Она медленно пошла к очагу в центре лагеря. Ей не сразу удалось сосредоточиться, но в центре очага было что-то странное. Она моргнула и присмотрелась. Там стояло странное сооружение. Три высокие палки были прочно воткнуты в утрамбованный снег и связаны между собой сверху высохшей лозой. Рыжая белка взволнованно металась у края очага. Ее движения заставили девушку присмотреться пристальней. Вскоре она поняла, отчего так суетились белки. Очищенные от коры палки были такими гладкими, что белкам не за что было уцепиться. Между палками висел мешочек, до которого они не могли добраться.

В мешочке были куски мяса, немного лесных орехов и что-то еще. Ракушка. Вокруг очага она увидела на снегу следы, будто кто-то что-то искал. Но поскольку она не двигалась, она не оставила на земле следов, по которым ее можно было найти.

Дочь съела мясо. Это был не зубр. Какое-то другое копытное животное, из тех, которых семья не очень любила. Даже не карибу, а тощий олень, который слишком часто и далеко бегал, чтобы нарастить жир на спине. Может быть, не лучший вариант, но это было мясо. Она сидела и ела. Затем, переваривая пищу, поднесла раковину к уху. Там было море.

Не просто какое-то море; это был слабый рокот Моря. Та самая ракушка, которую она дала Струку. Где он? Она огляделась и принюхалась. От ракушки исходил запах. Пальцы Струка оставили свой запах и на мешочке, а еще от него пахло другим телом. Она сунула палец в холодные угли очага и почувствовала тепло прошлых костров. Семья была жива.

Она съела еду, оставшуюся в мешочке, и передохнула у очага.

Теперь ее тело было напитано водой. Ей хватило сил, чтобы надергать кореньев из оттаивающей земли, согретой деревьями. Она убила несколько весенних белок и поджарила их. Потом снова передохнула, чувствуя, как ее мышцы наполняются жизнью.

Осознание того, что Струк жив, как будто пощипывало ей кожу. Вскоре она почувствовала себя достаточно сильной, чтобы снова попытаться найти его. Днем снег местами таял, а ночью сильно замерзал. Если она проснется рано утром, то сможет идти по весеннему насту.

Но, прежде чем уйти, нужно было кое-что с собой забрать. Она вернулась к норе и выковыряла из снега маленькое вмерзшее тело. Она разожгла огонь, растопила воду и сварила кости, чтобы очистить их. Через некоторое время она дала костям остыть и провела пальцами по маленьким частям скелета, гладким поверхностям и тонким впадинам.

С одной костью она провозилась дольше, чем с другими. Фрагмент предплечья ее ребенка. Кость была изогнута так, что большой палец торчал не в ту сторону, как у Крюка. Она провела пальцем по искривленной косточке.

Дочь зарыла кости рядом с деревом, чтобы ребенок вырос в ствол, но оставила себе кость маленькой руки. Она обвязала ее самой мягкой кожей и прикрепила сверток к поясу. Она будет носить эту кость до самой смерти, чтобы помнить.