Последняя из Лунных Дев

– Например: почему тот анонимный информатор не откликнулся, когда мы попросили его снова с нами связаться? Даже после того, как повысили вознаграждение? А потом – вопрос мотива. Я, вот хоть убейте, не могу понять, с чего вдруг ваша бабушка могла бы захотеть убить двух девиц, а потом еще и утопить их у себя в пруду, точно зная, что рано или поздно их там найдут. За долгие годы про Альтею Лун народ много чего всякого говорил – но никто и никогда не называл ее глупой.

– Конечно, нет, – спокойно произнесла Лиззи. – Глупой она не была. Тогда кто же это сделал?

Роджер покачал головой.

– А вот это уже другая проблема. Гораздо труднее доказать, что кто-то чего-то не делал, нежели доказать обратное. Хорошо это или плохо, но крупные дела приобретают некий собственный импульс. Собранные улики указывают в определенном направлении – и в этом-то направлении все и смотрят. И СМИ, и общественность, и, увы, иногда даже закон. Требуется нечто довольно существенное, чтобы сместить этот импульс в ином направлении. А у нас этой возможности не было. У нас просто ничего для этого не было.

– То есть вы спокойно дали всем поверить в виновность Альтеи?

Роджер тяжело поднялся с кресла.

– Идемте со мною, мисс Лун.

Переглянувшись, Лиззи и Эндрю последовали за Роджером в дом. Они миновали кухню и гостиную, потом прошли по короткому коридору с тремя дверями, две из которых оставались открытыми. За первой была небольшая гостевая ванная. Вторая, судя по всему, являлась спальней Роджера, где из мебели стояли лишь кровать, бюро да беговая дорожка, поставленная прямо перед окном.

Последняя дверь была закрыта. Ничего не говоря, Роджер толкнул ее и отступил, пропуская в комнату Лиззи и Эндрю. Помещение оказалось маленьким и полутемным, шторы на окнах были задернуты от дневного солнца. Мебели здесь не наблюдалось абсолютно никакой – лишь на полу в центре комнаты были складированы друг на друга множество картонных коробок.

Лиззи перевела взгляд от коробок на Роджера:

– И что у вас тут?

– Это моя карьера, – с грустью произнес тот. – Вернее, то, что от нее осталось. Мои личные заметки по каждому из дел, которые мне довелось расследовать.

Коулмэн тоже вошел в комнату и прямиком направился к паре коробок, стоявших немного поодаль от остальных.

– А вот эти, – положил он ладонь на верхнюю, – материалы по делу сестер Гилмэн.

Лиззи настороженно взглянула на него:

– А разве они должны храниться у вас?

– Ну, это же не официальные полицейские документы. Только то, что я держал при себе, чтобы работать над делом дома. Преимущественно мои собственные записи. – Он поднял крышку коробки и подхватил оттуда несколько небольших черных блокнотов. – Меня вечно дразнили «старьевщиком» и «бумажной крысой», но на самом деле мне на бумаге думается лучше.

Лиззи подошла ближе и, заглянув в коробку, увидела беспорядочную кучу блокнотов и папок.

– Да здесь, должно быть, сотни страниц! Что все это такое?

– Мои записи, где содержится практически все, что я мог вспомнить в конце каждого рабочего дня. Попутные соображения, разные мои замечания по ходу дела, которые мне хотелось потом проверить. Впечатления, оставшиеся после допросов свидетелей, опросы возможных очевидцев, пометки с ежедневных летучек. То есть все, что, как мне казалось, могло бы впоследствии пригодиться.

– Невероятно! Когда же у вас нашлось на все это время?

– Как я уже сказал, кто-то из нас всю свою жизнь отдает работе. Мои жена и сын погибли вскоре после того, как я поступил в полицию детективом. Они возвращались с соревнования сына по тхэквондо в Манчестере[8]. Дороги были тогда заледенелыми, и их машину вынесло через сплошную на встречную полосу. Предполагалось, что я в тот вечер поеду вместе с ними, но я задержался на допросе. Возможно, если бы за рулем был я… – Моргнув, он быстро отвел глаза. – Моему сыну было одиннадцать лет.

У Лиззи сжалось горло. Похоже, ее радар все уловил как есть. Жена и сын… Как возможно даже просто пережить такую страшную потерю? И продолжать ступать, как прежде, по земле, потеряв все самое главное?

– Мне невероятно жаль…

Роджер ссутулился, явно чувствуя себя неловко от того, что поделился своим горем.

– После этого у меня осталась лишь работа. И мои записи. В общем, как бы то ни было – все здесь.

Эндрю придвинулся поближе и, вытянув шею, оглядел содержимое коробки.

– Поверить не могу, что вы все это сохранили.

– Брат у меня – адвокат по уголовным делам. Первое, чем он меня напутствовал, когда я пошел служить в органы: никогда не выбрасывай никаких записей, ибо не знаешь, какое дело и когда может вернуться, чтобы ужалить тебя в задницу. И этого я никогда не забывал. Даже не представляете, сколько раз, бывало, какая-нибудь крохотная подробность в конечном счете проливала на расследование новый свет! Впрочем, об этом деле такого, увы, не скажешь. Бог знает сколько часов я выискивал хоть что-нибудь, что я мог бы случайно упустить. Но, к сожалению, так ничего и не обнаружил.

Восхищение Роджером Коулмэном поднялось в сознании Лиззи еще на одну ступень.

– Похоже, вы чрезвычайно серьезно отнеслись к этому делу.