Последняя из рода Болейн

— Здесь написано, — стал читать он, — что королева Англии Анна Болейн подлежит аресту по обвинению в измене и прелюбодеяниях со своим музыкантом Смитоном, лордами Норрисом, Вестоном и Бреретоном, а также со своим братом Джорджем Болейном, виконтом Рочфордом. Смитон уже во всем сознался, а Джейн Рочфорд дала письменные показания о том, что муж изменял ей с королевой. — Его голос прервался, и до Марии дошло, что это она сама завизжала. Она инстинктивно протянула руку и хотела прикоснуться к отцу, но тот отодвинулся от нее, смял бумагу и отшвырнул. — Ложь! Ложь! — Губы у него задрожали, по морщинистым щекам потекли слезы.

Стафф перестал удерживать Марию, и она двинулась, как лунатик, в сторону отца. Разум ее пока еще не мог объять весь ужас того, что заключалось в этой бумаге. Но отец был повержен и смят, ему было больно — это она ощущала всей душой. Она положила руку ему на плечо, он же продолжал смотреть прямо перед собой, словно и не замечал Марию.

— Отец, — нежно промолвила она. — Отец, вы все думаете о своих мечтах, о Джордже и об Анне. Поезжайте в Гевер, к матушке. Там вы найдете успокоение.

Глаза отца наконец сосредоточились на ее заплаканном лице.

— Уезжай отсюда вместе со своим мужем, Мария, — выговорил он измученным голосом. Она едва могла разобрать, что он говорит. — А я останусь здесь. Все это сделано по приказу короля, но надо что-то делать, чтобы спасти, что можно. Несомненно, что-нибудь можно же сделать. Мне теперь только нужно поразмыслить об этом. — Он отвернулся, сгорбился, пошел прочь, и рука Марии соскользнула с его плеча. Она боролась с желанием побежать вслед, обвить руками его шею, но тут Стафф снова крепко обнял ее и чуть ли не на руках снес вниз по дальнему выходу с галереи, разукрашенной веселыми бело-зелеными полотнищами. Она не сопротивлялась, когда Стафф отвел ее через парк к конюшням. И только когда она уже села верхом на Иден и обернулась в последний раз на дворец, спокойствие покинуло ее, началась истерика, и Стаффу пришлось везти ее до самых окраин Лондона перед собой, на седле Санкторума.

В маленькой таверне на краю Ламбета[146] Стафф усадил ее на колени и дал выплакаться вволю. Пока Стивен с грумами, встревоженные, сторожили на улице лошадей, Стафф напоил ее вином, заставил съесть немного фруктов и сыра.

— Ты сможешь держаться в седле, любовь моя? Если не сможешь, Санкторум выдержит двойной вес до самого Банстеда.

— До Банстеда? — Она медленно перевела на него распухшие от слез глаза.

— Да, девочка. Я привезу нашего сына из Уивенго после того, как мы доберемся до Гевера. Я хочу, чтобы мы оказались как можно дальше отсюда, и не стану сожалеть, если мы больше никогда не увидим прекрасных дворцов Его величества. Сейчас ты необходима своей матери и сама нуждаешься в ней. Из Банстеда мы доберемся до Гевера завтра к полудню.

Мария медленно кивнула головой, соглашаясь. У нее раскалывалась голова, и она не сомневалась, что ее стошнит, лишь только она сядет в седло.

— Я продержусь до Банстеда, Стафф, милый. Если ты будешь рядом.

— Я ни разу тебя не отпущу ни на шаг от себя, любовь моя, — успокоил он ее, прижимаясь губами к ее волосам.

Что же будет с Джорджем и Анной? Марии очень хотелось спросить об этом, но она боялась, что Стафф скажет правду, а вовсе не то, что ей так отчаянно хочется услышать.

— Значит, мы направляемся в Банстед и в Гевер. — Он подхватил ее на руки и понес к двери. — Нам не придется страшиться того, что наши мечты вот так же развеются в прах, милая моя. Потому что у нас совсем другие мечты.

Мария, изумленная и потрясенная, снизу вверх заглянула в его озабоченное лицо. Душевные муки исказили его черты, избороздили морщинами открытый лоб.

— Я не забуду этого, господин мой, что бы ни случилось дальше, — сказала Мария мужу. Он плечом отворил дверь и посадил ее верхом на заждавшуюся Иден.

Глава тридцать вторая

5 февраля 1536 года

Замок Гевер

Они подъезжали: на фоне серого неба Кента вырисовался Гевер — голый, замерзший. Накидка плюща, укрывавшая обычно замок, зимой исчезала, лишь то здесь, то там прижимались к стенам тонкие ниточки виноградной лозы. Высоко вздымались обнаженные деревья ближнего леса, а в глазах окон не отражалось ничего, кроме угрожающе нависшего низкого неба. Мария выплакала уже все слезы и теперь застыла в седле Иден, словно закрывшись броней спокойствия. Время от времени ей казалось, что вот-вот накатит новый приступ истерики, но пока все обходилось. Конечно, когда она увидит лицо матушки, весь ужас и страдания прорвутся наружу с новой силой. Ах, если б можно было проснуться в своей постели в Уивенго и стряхнуть с себя приснившийся кошмар!