Вот уже подковы лошадей зацокали у въезда во внутренний дворик замка, всадники скучились, натянули поводья и приготовились спешиться. Мария опухшими от слез глазами обшаривала окна верхнего этажа — не покажется ли знакомое лицо: матушки, Симонетты или кого-нибудь из старых, хорошо знакомых слуг? Но тут отворились парадные двери, над которыми гордо красовался фамильный герб Болейнов, и навстречу прибывшим выбежала матушка, одетая в черный бархат.
— Мария! Стафф! Я молилась о том, чтобы вы приехали. Спасибо вам, милорд, за то, что привезли Марию домой. — Она бросилась между Санкторумом и Иден, хрупкими руками крепко обняла Марию, и слезы обильными потоками хлынули из глаз обеих женщин.
— Вы знаете, матушка, вы уже знаете о том, что Анну арестовали, — больше Мария ничего не сумела вымолвить, лишь прижалась щекой к посеребрившимся волосам матери. Пошел слабый снежок, в воздухе закружились редкие снежинки, и Стафф уговорил их войти в замок.
У самого входа, опираясь на резной посох, стояла Симонетта, сгорбленная, как никогда; на лице застыло выражение неприкрытого страдания. Мария обняла ее — сперва нежно, потом отчаянно приникла к ней, а затем мать и дочь Болейн помогли старой гувернантке, словно она была членом их семьи, дойти до светлицы. Стафф тем временем отдавал распоряжения слугам. На них всех смотрел с портрета немигающим взором король.
— Садись вот сюда, Симонетта. Я так рада видеть, что ты снова на ногах. Матушка писала, что ты почти не встаешь с постели, — сказала Мария, сама поражаясь тому, что может так щебетать, когда все глаза жадно устремлены на нее.
— Я заставила себя встать только сегодня, когда лорд Болейн прислал нам страшную весть: вчера королеву Анну арестовали. Поблизости не было никого, кто так хорошо знал бы и нашего Джорджа, и нашу дорогую Анну, а леди Элизабет необходимо было поговорить с кем-нибудь.
— Да, это я хорошо понимаю. — Мария присела на подлокотник кресла матери и приникла к ней, обняв одной рукой хрупкие материнские плечи.
— Понимаете, дети мои, — начала Элизабет Болейн, подняв руку, когда Мария со Стаффом попытались заговорить одновременно, — я уже много лет ожидаю какой-то трагедии, с тех пор как сама увидела короля и он предложил мне стать его возлюбленной. Тогда, как вам известно, он был еще только принцем Уэльским. Когда же я отказалась, потому что была недавно замужем и горячо любила господина своего супруга, король пришел в ярость. Ну, это я могу понять, но когда господин мой лорд Томас рассердился на меня… Правду говоря, во мне тогда что-то умерло, и с тех самых пор я не сомневалась, что над Булленами нависла неминуемая угроза. Король так миролюбиво сказал: «Я не приказываю вам, я всего лишь прошу», — но я понимала совершенно ясно, что у него на уме, и понимала, что служить ему — опасно само по себе. Однако я и представить себе не могла, что все обернется таким ужасом. Нет, Стафф, подождите. Я еще не все сказала.
Говарды никогда не были такими, как Буллены — по крайней мере, в старые времена. Но вскоре я родила здесь детей, полюбила их и стала растить — сперва Джорджа, потом Марию и крошку Анну. — Она вытерла мокрые щеки и глаза, сидя по-прежнему прямо; ни Мария, ни Стафф, ни Симонетта не посмели перебить ее, даже словами утешения. — То были для меня золотые годы в Гевере, ибо господину моему нечем было торговать, кроме своих талантов и способностей; он поднимался все выше, гордился этим, он только отведал вкус власти. А потом он забрал Марию и использовал в своих целях — сначала в далекой Франции, после этого здесь, при английском дворе. Потом забрал Анну и Джорджа… Он, Боже правый, он сломал жизнь всем своим детям, теперь он двоих убьет, а я все еще люблю его!
Она разрыдалась на плече у Марии, а та оросила своими слезами ее голову. Вдруг, на удивление быстро, она гордо выпрямилась и произнесла так, как будто обращалась к одному только Стаффу:
— Видите ли, милорд, когда сестра Марии стала королевой, мне показалось, что теперь — возможно, возможно! — она будет в безопасности. Ведь мой супруг не мечтал взобраться еще выше! И тут я ошиблась. Этого короля не останавливает ничто: ни любовь, ни чувство признательности, ни брак. Он просто бросает всех себе под ноги и топчет.
— Законный сын — вот единственная защита от него, какую может получить любая женщина или семья, миледи, — проговорил Стафф срывающимся голосом. — Но я полагаю, он может оказаться неспособен иметь здорового сына. А если случится так, то остается ваша маленькая тезка, рыжеволосая принцесса Елизавета. Теперь, если угодно, послушайте Марию — она хочет сказать вам что-то важное. — Он кивнул Марии, и та лихорадочно порылась в уме, отыскивая те слова и целые фразы, которые повторяла на каждом отрезке дороги от Банстеда до Гевера.