Последняя из рода Болейн

— Вы готовы, леди Кэри? — прервал ее раздумья голос Пег. — Человек от Его величества, не иначе, уже дожидается вас за дверью, и с ним двое мальчишек-посыльных.

Мария встала со стула, потом спохватилась, взяла с собой пронзенное стрелой любовное письмо. Не годится бросать такие вещи где попало. Все письма от Генриха она неизменно уничтожала, даже не отдавая себе ясного отчета, — возможно, как отец, из осторожности, а может, для того, чтобы уберечь Вилла от лишних сплетен, да и от чтения подобных записок. Или затем, чтобы ей самой не пришлось верить, будто все написанное — правда.

Пег завернула ее в синий бархатный плащ, который она обычно набрасывала поверх белья, выходя из своих покоев, и Мария последовала за доверенным камер-лакеем Его величества и одним из мальчиков-посыльных, тогда как другой замыкал шествие. Когда их встречи только начались, Мария попросила короля присылать за ней его доверенных лакеев, а не придворных, которые помогали ему устраивать желанные любовные свидания. Пусть он и доверяет им — все равно. Его величество явно развеселился от мысли, что она думает сохранить их свидания в тайне, однако просьбу уважил.

По ночам близ личных покоев короля всегда дежурили четыре дворянина свиты — на случай, если королю понадобится одеться, поесть или просто разбранить кого-нибудь. Но Мария их, понятно, никогда не видела, и Вилла никогда не назначали на дежурство, когда у короля была она. Два жандарма, вооруженных боевыми топорами на длинных серебряных рукоятях, кивнули ей и растворили двери королевского кабинета. Да, от них невозможно скрыть никого из входящих к королю, но Мария не могла себе представить, чтобы они стали болтать о том, что им доводится видеть.

К ее удивлению, король сидел за столом, заваленным письмами и пергаментными свитками. Его золотисто-рыжая шевелюра и могучие плечи, затянутые в красное и черное, колебались, отбрасывая многочисленные тени в свете камина и свечей. Стоило дверям затвориться за Марией, он тут же встал и от души крепко, по-медвежьи, сжал ее в объятиях. Она догадалась, что его мантия наброшена на голое тело, потому что были видны рыжеватые курчавые волосы вплоть до самого пупка, выше которого мантия расходилась, а крепкие ноги обнажены до ступней с небрежно надетыми бархатными туфлями.

— Мария, клянусь преисподней, от тебя исходит дивный аромат, и я надеюсь лишь, что это не какие-нибудь духи чертовых французов. У меня складывается впечатление, что наши отношения с миньонами Франциска ухудшаются день ото дня. Посиди минутку здесь, у камина, а я буду вместо слуги — налью нам вина, любовь моя.

Мария повесила свой бархатный плащ на спинку стула, стоявшего у стола, напротив громадного резного королевского кресла.

— Это я с удовольствием послужу Вашему величеству. Когда я вошла, вы были очень заняты. Я подам вино.

Он послушался с видом школяра, получившего выговор, и сел, неловко натянув мантию на голые ноги. Наливая в кубки его любимое оссе из Эльзаса, Мария поняла, что взгляд короля устремлен не на нее, а на разложенные перед ним бумаги. Она подала королю кубок, их пальцы соприкоснулись, Генрих взглянул на нее и улыбнулся. Прежде чем она пошла к своему стулу, он ласково притянул ее к себе и усадил на колени. Она подчинилась, бережно придерживая свой кубок.

— Боюсь, государь, вино все же французское, а вот мои благовония — это чистейшая английская сушеная лаванда, ландыш и розовые лепестки. Я пересыпаю ими платья.

— Ах, вот оно как! Жаль, милая Мария, — его голос так же тепло обвивал ее, как и рука, лежавшая у нее на бедрах, — потому что совсем скоро нам придется снять с тебя эту красивую штуковину из желтого шелка. — Король потерся носом о ее плечо, обтянутое шелком, и они немного посидели молча, радуясь близости друг друга, прислушиваясь к тому, как в минуту этой близости весело потрескивает огонь в камине.

Король осушил свой кубок до дна и отобрал у Марии ее недопитый. Она отдала без возражений.

— Милая моя Мария, такая прекрасная и такая целомудренная, — тихо проговорил он.

— Ну, целомудренная — это едва ли, господин мой король. — Она шутливо надула губки и легонько ткнула пальцем его мускулистый живот. И тут же заметила, как на его открытом лице промелькнула тень печали или задумчивости. Мария затихла, ожидая, что он скажет дальше.

— Все эти пиры да увеселения… — начал Генрих неуверенно, стараясь высказать сложную или новую для него мысль. — Да ты же сама знаешь, сколько времени и сил это отнимает у меня, особенно теперь, когда я беру на себя все больше государственных дел, которыми раньше занимался канцлер Уолси. По сути, мне приходится внимательно присматривать и за ним, и за всеми делами в королевстве.

Она внимательно слушала, вспоминая, как отец не раз и не два старался выудить из нее что-нибудь важное, такое, чем король может с ней поделиться в минуту откровенности. Мария кивнула, поощряя короля продолжать, однако она и понятия не имела, чем окончатся эти признания.