Мы поднялись по крутой винтовой лестнице и подошли наконец к приземистой деревянной двери, латунные петли и тяжёлый засов которой были очень надёжными.
За дверью мы обнаружили круглую комнату с четырьмя узкими окнами по сторонам света. Хоть и не дворец из мрамора и золота, но она была очень просторная, с четырьмя кроватями, ковриками на каменном полу и даже выцветшим гобеленом на стене.
Поскольку никаким слугам нельзя доверять, солдаты Бледной стражи сами принесли нам тарелки с едой: фрукты и орехи, сыр и консервированное мясо. Они даже приготовили для Гэмблера ногу муравьиной антилопы и свежую зелень для Тоббла.
– Что с моей лошадью? – спросила Хара.
– У тебя очень хорошая лошадь, – грубо ответил главный страж. – Такие лошади тут ценятся.
– А где мой меч?
– Этот кусок ржавого железа тебе больше не понадобится.
Хара моргнула, но сохранила каменное выражение лица.
Дверь закрылась, и я услышала, как задвигается засов и поворачивается ключ.
Хара подошла к окну и присвистнула.
– Ну, хотя вид из окна хороший.
Тоббл подбежал к другому окну и прыгнул на подоконник.
– Да мы на огромной высоте!
Я пристроилась за спиной у Хары, и от изумления у меня перехватило дыхание.
Мы находились в самой высокой башне дворцового комплекса, раскинувшегося на большом уступе горы, и где-то далеко под нами был город.
– Мы почти в облаках, – сказала я.
– Ты отлично справилась, Бикс, – сказала Хара.
– Нет, – горько ответила я. – Если бы я была молодец, то давно бы поняла, что за тип этот Лука.
Она положила руку мне на плечо.
– Это уже не первый раз, когда мою семью предают Корпли. И в любом случае именно я поверила ему и привела всех сюда.
– Каким-то образом, – пробубнила я, – я убедила себя, что Лука действительно учёный и ищет правду.
– Ну, то, что он что-то ищет, совершенно верно, – ответила Хара. – Золото, чтобы набить сундуки своего семейства. И власть.
Мы сытно поели, хоть и в мрачной тишине.
Той ночью я спала в удобной человеческой постели, до сих пор неведомой мне, но зато тёплой, сухой и удобной, и проснулась от чьего-то урчания. Я села и увидела: у окна, что выходило на южную сторону, сидел Гэмблер.
Его морду в белую полоску освещала луна.
Я прислушалась и поняла, что он тихо поёт на непонятном мне языке.
Он замолчал и повернулся ко мне.
– Прости, если разбудил.
– Это ты прости, что помешала тебе. Я не понимаю слов, но мелодия очень красивая.
Гэмблер кивнул:
– Это предсмертная песня. Если феливет знает, что скоро умрёт, то в песне признаётся в любви луне и звёздам, нашим проводникам.
Его слова для меня были как удар в живот.
– Ты уверен, что всё безнадежно?
Гэмблер вздохнул.
– Думаю, тебе ничего не угрожает, пока ты будешь служить Мурдано. Он, вероятно, понял, что в массе своей даирны опасны, но тот, кому принадлежит один-единственный оставшийся в живых, обладает невероятной силой. Он оставит нас в живых, но только тут, в заточении. Мой род не приемлет клетки, и я уже достаточно натерпелся в тюрьме на острове.
– И поэтому… – Я осмотрелась в просторной комнате. Хара и Тоббл крепко спали. – Ты намерен… покончить с собой?
Гэмблер грустно улыбнулся.
– Нет. Мы считаем, что только погибший в бою феливет поднимается высоко в прекрасный лес над облаками. Там всегда есть на кого охотиться, и там мы собираемся и рассказываем о подвигах, совершённых при жизни.
Казалось, он смирился со своей участью и готов её принять.
– Когда у меня будет возможность напасть на стражу, но при этом не подвергать вас опасности, я обязательно ею воспользуюсь. Они всегда в боевой готовности, хорошо вооружены и превосходно обучены. Я нападу, и если мне повезёт, то отправлю на тот свет кого-нибудь из людей, если тот свет существует. Они убьют меня, и я присоединюсь к тем, кто был храбр и погиб задолго до меня.
– Но, Гэмблер…
– Что, Бикс?
– Но я… я буду очень скучать по тебе. Ты мой друг.
По морде феливета невозможно прочитать эмоции, но я видела, что глаза Гэмблера влажные.
– Для меня честь это слышать.
– Тогда сделай мне только одно одолжение – продержись тут ещё немного.
Гэмблер промолчал в ответ. Возможно, он знал правду: у меня самой нет ни плана, ни надежды.
– Ты сделаешь это? – требовательно спросила я. – Ради меня?
Он опустил голову и долго молчал.
– Три дня, – наконец ответил он. – Я вынесу эту клетку всего три дня.
Утром я увидела, что Хара застилает одеяла, погружённая в свои мысли. Тоббл пытался ей помогать, если бы слово «помогать» означало «активно пытаться сделать хуже».
– Гэмблер расстроен, – сказала я.
Обернувшись, Тоббл посмотрел на феливета.
– Может, я смогу его развеселить, – предположил он. И улыбнулся мне. – Никогда не думал, что скажу такое, но я, кажется, очень привык к этой большой и взрослой кошечке. Для серьёзного хищника он не так уж и плох.
Я видела, как Тоббл вразвалочку пошёл к нему.
– Гэмблер говорит, что Мурдано понял, насколько полезным может оказаться даирн, когда он один и под его контролем.
Хара кивнула.