Последняя капля сталактита (Триптих "Время драконов" часть 3)

Путь его — то есть, как он полз — мы проследили по капелькам крови от места его смерти до места, где была найдена записка: та самая, с местом и временем встречи. Ибо в том, что это было время и место встречи, сомневаться — увы! — не приходится. И встреча эта окончилась для Вани трагически: лоб у него был весь рассечён, кожа — сбита, свисала лохмотьями... Мне говорили — те, наверху; гэбэшники и менты, когда я пытался обратить их внимание на сей факт: ах, он же полз в темноте, без света — вот и рассадил себе лоб о какой-нибудь булыжник...

: Неужели можно быть таким тупоумным?!

..: БРЕД. Знаем мы, как в темноте без света ползают — сами не раз... Да и догадаться при желании нетрудно: было бы желание. Ведь двигаешься — ползёшь — едва-едва, и всего в этой темноте опасаешься... Боишься каждого своего движения, каждого камня, невидимого в темноте, каждой щели,—

: Нет никакой силы под землёй, что заставила бы человека без света ползти — двигаться то есть — неосторожно. Если человек этот не сошёл, конечно, с ума. А Шкварин — не сошёл: умер он в полном сознании и спокойно. И следует сей факт и из позы его, и из внешнего вида, и из результатов вскрытия. Так что перемещался он вполне осознанно,— об этом так же говорит анализ его трассы ( вскрытие — точнее, даже поверхностный осмотр тела — однозначно свидетельствуют и о многочисленных ушибах: как грудной клетки, так и брюшной полости,— а их уж ни на какое “движение в темноте на ощупь” не спишешь ). Так что это первые два факта: то, что он был избит и двигался затем в сознании за кем-то или за чем-то... То есть был “ведом”. Факт третий — фонарей его мы так и не нашли. А из дома пропало два фонаря, из них один такой, что мимо него пройти трудно: “пушка” немецкая ярко-синего цвета на шесть батареек,— а уж искали мы...

: Каждой брошенной бумажке и сигаретной пачечке ведь нашли хозяина, и каждой брошенной батарейке... Это была страшно кропотливая и долгая работа — но результат...

— Мемуар обрывается в самом разгаре воспоминаний,— не потому, что догорела сигарета или Свеча — гореть ей ещё и гореть; это я о Свече, а не о сигарете, конечно,— мемуар мой обрывается потому, что со стороны Колизея наблюдается, то есть слышится, некоторое шевеление: очухались-таки мои “друзья”, значит. То есть — мон-шер-хер-д’атэк, стал-быть. В смысле приступа. И двигаются они — совсем как слепцы в известной картине — в сторону света, что испускает моя поминальная, в некотором роде, Свеча.

: А куда им ещё двигаться? Других источников света, кроме меня, здесь нет — а от того, что в конце тоннеля, они ускользнули. Будем надменно считать, что не “каким-то чудом” — как бы оно в результате ни опухало — а моими молитвами. И манипуляциями по грамотному расположению их агрессивных тел.

Что ж — “ухожу, ухожу, ухожу...”

: Я своё дело сделал.

И я вновь врубаю свой замечательный налобник, ставлю регулятор яркости в среднее положение — в Ильях, как правило, больше не нужно — и перевожу его в режим автомата.

: Есть у меня в нём такой режим — очень удобный: автоматическая регулировка уровня яркости в зависимости от того, сколько ‘люмпенов’ света возвращается ко мне, отразившись согласно законам оптики от имеющихся на моём тернистом подземном пути предметов. Их улавливает фотосопротивление, расположенное в соответствующе ориентированной чёрной трубочке тут же, в налобнике — и, в зависимости от полученных ‘люмпенов’, управляет работой преобразователя — через более чем элементарный пятнадцатикопеечный транзистор: КТ 315 ( “Е” или “Д”, не помню; что под руку попало, то и впихнул ). Впрочем, буква в данном случае роли не играет: “бета” у них всё равно одинакова, от 50 до 350... такой разброс важнейшей характеристики транзистора только в нашей стране возможен,—

— Но < ... > с ней. ( С “бетой” транзистора, а не со страной,— хотя, если разобраться, то и со страной: если высшему её партийному руководству глубоко на всё насрать и начхать — то какого Малого Нецензурного мне убиваться?.. )