Читаем Последняя коммуна полностью

В первый вечер выпивали за встречу. Теперь тесть не очень меня слушал в отсутствие дочери и, сдавшись на его весёлые, но достаточно мотивированные уговоры, я пробовал с ним его настойки. Их было много, почти все на «лечебных» травах, но с неистребимым вкусом самогона как спиртовой основы. Причём сам он пил стограммовую, а мне наливал пятидесятиграммовую рюмку. Но и это слабо помогло, и после шестой или седьмой пробы я был уже «на грани».

– Вот, давай ещё эту попробуем, на солодовом корне, она по мужицким вопросам хорошо помогает. Если вдруг какой дискомфорт там, – тесть хитро подмаргивал, глядя мне ниже пояса – сразу ко мне: выпишу тебе литра три и, как рукой…

Я где-то умом понимал, что у меня пока всё нормально, но рука инстинктивно поднимала рюмку и рот сам собой открывался, впуская тестевы панацеи в горло. Может, понемногу, под хорошую закуску и, главное, по делу: праздник, день рождения – все его настойки и действительно хороши… но! И, хотя стол изобиловал разносолами, есть я просто не успевал. Сам тесть логично твердил, что «закусь градус крадёт», и закусывал мало, наивно полагая, что и я так могу…

Я не оправдал его ожиданий и уже через полтора-два часа был совершенно пьян. Спасло то, что умная тёща, вовремя подхватила моё уже бесчувственное тело и увела спать. Сам я этого уже не помнил…

… Утром, открыв глаза, сразу понял, как был вчера наивен, полагаясь на своё крепкое, ещё, здоровье. Непривычный к таким стрессам организм не на шутку болел, словно его сначала травили, а потом ещё и топтали. Голова трещала, желудок изводила огненная, с тошнотой, изжога, мышцы рук и ног ныли. Поняв по тёмному окну на светлой стене, что ещё рано, снова закрыл глаза, но окно не исчезло, а долго стояло, чернея в глазах, выдавливая из них слёзы.

Уже по свету зашла тёща и, немного виновато улыбаясь, объяснила:

– У него-то, лешего, к этим настойкам привычка, он их всю жизнь пользует как целебные. И вроде как, действительно, всё по делу… То на шиповнике, то на боярке, то на солодовом корне или, ещё хлеще, где-то золотой накопает… Тайга большая и трав нужных в ней много – только наклоняйся. А они с Санькой Вороном ещё южнее уезжают, где леса больше лиственные, оттуда прут. А на чём настоять – так это без вопросов! Ну, а потом лечат друг друга, не болея никак… Как это? Профилактически! Мы то, с Настей, женой Ворона, привыкли уже, и вроде они постоянно при деле, и не злоупотребляют шибко. Ну, а новому человеку, не привычному, аккуратней надо быть, конечно…

Я, давясь тошнотой, поднялся и с замиранием сердца помылся холодной водой из-под крана, кляня свою слабость. Тёща же, зная как бороться с этой основной болезнью местных мужиков, напоила меня чем-то кислым, потом чем-то немного солёным, и к обеду я, уже совершенно придя в себя, дегустировал прекрасный борщ со свежим, наверняка добытым тестем, мясом…

Заниматься зимой в засыпанной снегом деревне почти нечем, кроме, конечно, уборки подворья и рубки дров. И это только потому, что некоторые не хотят или не успевают рубить последние. К тому же дрова, оставленные к зиме в чурках, не высыхают и дают больше тепла. У тестя много дров было составлено чурками вдоль забора. Я проскрёб лопатой снег посреди большой ограды и взялся за колун!


* * *

Стылые чурки рубились хорошо. Колун у тестя – новомодный, с длинным резиновым топорищем, которое в свою очередь напаяно на железный стержень. Немного привыкнув к довольно тяжёлому топору, я быстро наколол приличную кучу и решил сразу стаскать поленья в предбанник. Утащив первую охапку и идя обратно, увидел через забор соседа, тоже занимающегося дровами. Мне очень хотелось с ним познакомиться и, не раздумывая, я подошёл к ограде. Он был увлечён работой. Причём как-то по-детски, совершенно отстранившись от реальности. Я залюбовался грамотностью и последовательностью действий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза