Последняя коммуна

Его колун был немного тяжелее и совсем не такой блестящий, насаженный на прямое берёзовое топорище с тонкой стороны в сторону утолщения, и без обычно обязательного клина. Само топорище было тоже примерно чуть больше метра, тёмно-серого цвета, шлифованное стеклом по всей длине, с удобным, по руке, местом хвата. Хозяин не торопил, явно довольный моим интересом к колуну. Взяв правой рукой сантиметров на семь от окончания топорища, а левой примерно за середину, я отступил правой ногой на шаг назад, замахнулся и, перенеся опору на левую ногу, ударил по чурке – хрясь! Чурка раскололась! Она не развалилась на две половины, но дорубить другим острым топором было уже дело техники…

– Ну, и в чём разница? – дед довольно улыбался.

– Я как-то не понял пока. Может, я уже своим набил трещину и вашим добил…

– Держи карман шире. Своим набил… ты видишь, у твоего ручка какая, как удилище у рыбака болтается! Ты бьёшь, а она амортизирует словно рессора, и удара, как факта, нет. А мой?.. Насколько замахнёшь, настолько и удар – жёстко и чётко… Самое главное, чтобы сам колун по чурке ударял на излёте, с самой большой энергией. Тогда и руки не отбиваешь, и эффект девяносто процентов!

Дед замолчал, улыбаясь и любовно глядя на свой колун в моих руках.

– Все эти выкрутасы магазинные мне известны: чтобы блестело ярче, чтобы футляр с буквами иностранными, да чтобы куплен был в городе: в ГУМе или на барахолке, – он говорил это, не отрывая цепких глаз от лица, от цветной куртки и от, модных тогда, сапог-дутышей с поролоновыми чулками – от всего меня, по его мнению, искусственного и абсолютно не пригодного для настоящей жизни. – И это – вы, наверняка видевшие и помнящие ещё настоящее, уже привыкли жить на готовом: из магазина или чужих рук… А детей ваших, что ждёт? Думать страшно… – Он отвернулся и стал молча собирать разбросанные вокруг дрова, как бы намекая, что разговор закончен.

Я минуту постоял и пошёл в ограду тестя через калитку – вокруг…

* * *

Рубить дрова уже не хотелось и, не торопясь, я собрал готовые поленья и занёс их в баню.

Завтра с утра уезжать. И, совершенно понятно, потянуло туда – в шумный город, где грязно и людно, тесно от машин и домов, налепленных друг на друга, но где мой дом, моя жена и ребёнок и, значит, моя Родина.

Небо серело. В воздухе ожил притихший днём мороз, и запахло сладким дымом затопляемых в избах печей. День уходил так же быстро и рано, как быстро и поздно пришёл, и садящееся далеко в лес солнце извинялось за эту торопливость, крася закат немного красным и золотым! Я смотрел с замиранием на эту красоту и понимал, что там, в городе, конечно, такого не увидим ни я, ни мой сын. Поняв это, ощутил тревогу, словно от предчувствия потери чего-то нужного и важного.

«Значит и здесь моя Родина, если даже временное расставание с ней вызывает такие переживания. Нет, мы обязательно сюда вернёмся, и дети мои впитают в себя эту силу и красоту!..»

Солнце упало в лес, и закат, остывая и покрывая серым уже бордовый запад, гас, как потухающий зимний костёр…

Утром, ещё потемну, прилетел неутомимый Лёха и я, обняв тёщу и пожав руку тестю, уехал, ещё не догадываясь, что надолго…

* * *

На следующий год к родителям жены мы не ездили. И неожиданно, уже ближе к весне 2005 года, от них пришло письмо. В нём старательным, ровным почерком тёща сообщала, что живут они хорошо, все живы-здоровы, только вот отец ещё в декабре повредил ногу в лесу, но в больницу не поехал. Сейчас нога его, наверное, не правильно сросшаяся в самодельном гипсе из берёзовой коры, сильно болит, не позволяя ему ходить. Ставшего от сидения дома «злым, как кобель цепной» тестя, она направляет в город на лечение в середине марта. И в конце: «Вы уж помогите мне, полечите его – дурака! А то ручьи запоют – он на одной ноге ускачет из дома! А на одной – далеко ли уйдёшь? И с тоски запьёт, наверняка… Будьте добры, дети! А денег он с собой возьмёт…»

Я обрадовался, понимая, что очень интересно послушать, как сейчас идёт у них жизнь, да и вообще. И внуку пора узнать деда!

В середине марта приехал сам больной. Привезла его родня мужика, которому тесть летом помогал искать корову с телком, ушедшую далеко в лес, влекомую сладкими травами. Сама бы она не вернулась до осени, поскольку телок высасывал её, и услуги хозяйки по выдойке молока были не нужны. Возможно, ближе к осени она бы и вернулась в деревню, если бы не была съедена волками. Но тесть с хозяином через три дня нашли их вёрст за тридцать и пригнали домой. Теперь эта услуга пригодилась!

Тесть моложаво заскочил в квартиру на одной ноге, вторую, поджимая под себя и опираясь на старый-престарый побитый костыль. Незнакомый парень занёс большой, завязанный поверху мешок и спортивную, перекинутую через шею сумку. Уходя, кинул через плечо: «До свиданья!» и исчез за дверью.

Гость стоял посреди прихожей, как пират, и вместо «здравствуйте», улыбаясь, громко рассудил: