Последняя крепость. Том 2

— Я вот как думаю, — несся Аж на волне мысли, — человек сам по себе — всесилен и непобедим. Но с самого рождения живет в нем такая… тварь. Махонькая, но очень хитрая. Она и не дает человеку узнать, что он всесилен. Потому что, если человек про то узнает, он, конечно, эту тварь в первую очередь изничтожит. И, чтобы ее не распознали, гадину такую, она прикидывается, будто она сама человек и есть. Будто какая-то часть его. А на самом-то деле она, сволочь, чужая! Но, когда она шепчет человеку: не сумеешь, не осилишь, не справишься, человек понимает так, что это — голос его собственного разума. А разум, как наши мастера говорят, завсегда главнее тела. Вот и руки по приказу как бы разума опускаются. Ноги спотыкаются… И ты попросту вынужден делать то, что попроще, идти той дорогой, что полегче… Выбирать кусок послаще и постель помягче. Не самому создать — а у другого отнять, кто слабее. Так вот, и оглянуться не успеешь, как та тварь человека в тебе и сожрет… Спросишь меня, как же самого себя — то есть тварь в себе — победить? — толкнул Аж Горома в плечо, хотя последний и не думал ни о чем его спрашивать.

— А? — встрепенулся сын кузнеца и мутно посмотрел на Полторы Ноги.

— А вот как! — сказал увлекшийся Аж. — Перво-наперво надо уяснить: если от того, что ты делаешь, другим худо становится, значит, это тварь тобою помыкает… И еще… — Тут Аж засмущался, как будто говорил о чем-то очень личном. — Это я сам… для себя придумал… Давно уже — когда еще в Училище не пришел. Тварь-то, она нашими желаниями и управляет, так? Поэтому я всегда стараюсь поступать не так, как хочется, а — наоборот. Ну вот смотри — доедаешь обед, а глаз сам собою в общую миску уперся, где последний кусок лежит. Зудит у тебя схватить его поскорее, пока другой не схватил. Нельзя! — Аж взмахнул рукой и выпучил глаза. — Закончил ты очередной урок, от усталости шатаешься. Присел в тенек отдохнуть. Так и тянет прилечь, вздремнуть немного. Нужно — прямо в тот момент, как тебе эта мысль пришла — вскочить. Главное тут — ни мгновения не медлить. А то все, засосет… Поднялся, и иди себе… Работа здесь всегда и каждому найдется, какая хочешь. А какую хочешь? Конечно, чтобы полегче… Только ты сразу себе думай: это не ты хочешь, это тварь в тебе… И берись за то, за что другие только по принуждению возьмутся. Скажем… яму эту вычистить. А что? Ты сорвался, тебе повезло, что я рядом оказался. А вдруг кто-то еще в потемках в нее угодит. На самом деле! — загорелся Аж. — Давно пора ее вычистить! Давай с тобой этим и займемся, а, Гором?

Гором посмотрел на Ажа Полторы Ноги дико.

— Можете приступать прямо сейчас, — раздался голос позади рекрутов.

Оба парня вскочили на ноги. Мастер Кай, одетый и нисколько не заспанный, стоял в нескольких шагах от них.

«И не слышали, как он подошел… — мелькнуло в голове Горома. — А может… он давно уже здесь?.. Наблюдает…»

— Скоро рассветет, — деловито проговорил мастер Кай. — До начала уроков у вас есть три часа. Думаю, пяти-шести дней вам на эту работу хватит, если будете подниматься с Небесным Странником.

— …их называют — болотниками, — говорил Певец Шепчущих Листьев Гразуадий, Бродящий В Сумерках Вечного Хаоса. — Битвы с чудовищами, приходящими из-за Порога, который в мире гилуглов зовется Болотным, сделали из них непревзойденных воинов и могущественных магов. Эти болотники — вдвоем — уничтожили четверых детей Высокого Народа без особого труда. Я едва успел бежать… Вряд ли у нас получится одолеть их силой. Для этого нужно собирать целое войско, чего Тайные Чертоги сейчас не могут себе позволить — и так слишком много детей Высокого Народа полегло в войне с Константином… Жизнь вдали от центров цивилизации научила болотников довольствоваться ничтожно малым. Они нисколько не ценят все то, что делает существование других гилуглов чуть более сносным. Поэтому и договориться с ними нет никакой возможности.

Это место называлось Садом Благословенной Вечности. Сад располагался в самом сердце Тайных Чертогов — на вершине Великой Мифриловой Башни Порядка. Собственно, садом в человеческом понимании этого слова Сад Благословенной Вечности назвать было трудно. Там рос лишь один розовый куст, имеющий имя — Обитель Жизни. И стебли роз Обители, несмотря на удивительную гибкость, были толще и прочнее стволов деревьев мира людей. И вздымались в голубое, никогда не темнеющее небо Чертогов высоко-высоко. И бутоны роз Обители были кроваво-красны и огромны, точно живые сердца сказочных великанов. Когда в Тайных Чертогах рождался еще один из детей Высокого Народа, на Обители Жизни распускался еще один цветок. Со смертью эльфа цветок увядал. Сейчас куст насчитывал ровно четыреста шестьдесят три цветка.