В такие дни вставала поздно, опохмелялась, выходила во двор. Проверяла — цел ли запор у калитки, кидала кусок хлеба скулящему голодному псу. Иногда выходила за ворота и с беспокойством осматривала снег — нет ли следов чужих.
Еще при жизни с матерью они побаивались не столько зверей, хотя кругом леса, сколько незнакомых людей, поэтому калитку держали всегда на крепком запоре и при стуке в ворота долго не открывали, переспрашивая, кому и зачем они нужны. Разные к ним стучались люди, то заготовители леса, то охотники, то грибники, а однажды постучались покупатели старинных икон. Да, были у них иконы и не только в переднем углу. Несколько икон хранилось в сундуке в кладовке. Это были иконы деревенских стариков, уехавших навсегда к своим детям. Старики не хотели оставлять иконы в пустых домах и со слезами несли их матери Кати. Верующая мать, конечно, не могла продать эти иконы, хотя они всегда нуждались в деньгах. В общем, иконы и деньги для крестьянской души Настасьи были понятия несовместимые, и она отказала покупателям, а за излишнюю настойчивость пригрозила спустить собаку. Вспоминая этот случай, Катерина вдруг подумала — а как бы сейчас поступила она, Катя, в такой же ситуации. И, ощутив в душе какое-то смущение, прошептала: «прости меня, мама…».
А зима все тянулась и тянулась. В зимние дни, когда особенно донимали Катерину невеселые мысли, она выходила из дома, расчищала дорогу к автобусной остановке, но автобус ходил не каждый день, и она пешком уходила в соседнюю деревню в магазин. Однажды в магазине она услышала страшную историю, повлиявшую на ее дальнейшую жизнь. По осени в одной из деревень, тоже из обезлюдевших, не выдержала одиночества и покончила с собой старая женщина, оставшись после смерти мужа во всей деревне одна. Родственников у нее не было. Катя содрогнулась. Ведь однажды и ей в минуту отчаяния в голову пришла мысль — а не свести ли ей счеты с жизнью, потому что разве это жизнь, жизнь в каком-то бесчеловечном вакууме. Не уйти ли ей из этой жизни? Но она тут же ужаснулась такой мысли. А сын, а сестра, а внуки? Как же они? Куда же они приедут летом, к кому? И как они отнесутся к моей слабости? Нет, сказала она тогда себе, я сильная. Я буду жить для них. Придет лето, нас будет много. И пока мы есть, моя деревня есть тоже. А добровольно ушедшую из жизни женщину осуждали потом люди. Да, говорят, не деревенская она была, из города взята, слабая. Где вы слышали, чтобы деревенская с собой такое сотворила. Не было такого. И Катерина тоже никогда не слышала подобных страшных историй. В эту ночь ей снова снилось лето, снилась ее семья.
Прошло несколько лет.
На взгорке, где стоял один жилой дом, и несколько брошенных, остановился автобус. Двери автобуса открылись, и из него вышла женщина. Она взвалила на плечо тяжелую котомку, покачнулась, но удержалась на ногах и не торопясь пошла к одиноко стоящему дому. Пассажиры автобуса молча провожали ее глазами. Старушка на переднем сидении шепча молитву, осеняла ее крестом.
Шофер дождался, когда женщина откроет калитку, и поехал дальше.
— Последняя крестьянка, — задумчиво сказал кто-то.
Автобус спустился к лесу, и Катина деревня скрылась за поворотом…
Осенний день
В