Последняя крестьянка

Жизнь Анны плавно перетекала из одного русла в другое, от одного жизненного этапа в другой, но одним непрерывным потоком, в одной деревне, среди одних и тех же людей, соединенных одним временем, похожими радостями и горями, одной тихой деревенской природой, одним небом над головой. А теперь надо перейти к другой, чужой ей жизни, жить в другом, незнакомом мире, среди других людей. И навсегда оставить то, чем она жила до сих пор.

Тревожно и зябко стало на душе у Анны. — Но я уже решила, — успокаивала она себя, — и назад хода нет. Значит, надо собраться, пересилить эту томящую меня тяжесть. Да ведь и не я одна. Анна стала вспоминать жителей, уехавших из деревни к детям. Живут же они, смогу и я.

Она пошевелилась, почувствовала, что замерзла. Поднялась, размяла затекшие ноги. Уже вечерело. Тихо вокруг. Где-то далеко стучал дятел, прошмыгнула белка с дерева на дерево, уронив рядом засохшую ветку. Пора домой.

Анна глубоко поклонилась могилам и с печалью в сердце побрела к дому. Шла через поле по тропинке, чтобы сократить путь. Над нею в еще светлом небе уже проглядывали первые зеленоватые звезды. Ушедшее за лес солнце золотило верхушки деревьев, крыши родной умирающей деревни.

От быстрой ходьбы вновь заколотилось сердце. Отдышавшись, взошла на крыльцо. Ступеньки показались ей сегодня очень высокими.

Дома сумрачно. Помолившись и поужинав, легла на кровать. Мысли метались в ее встревоженной голове, не давали уснуть. То ей представлялась ее новая жизнь у дочери, то виделась уже покинутая ею ее изба, пустая, с заколоченными старыми досками окнами.

— Боже, за что мне все это, — шептала она и торопила утро.

Дочь с зятем приехали к полудню. Машина была с прицепом — так посоветовала Настасья — Картошка у Анны хорошая уродилась и овощей много, яблоки тоже, в городе лишнее не будет, внушала она по телефону. — Да и Анны пожитки надо забрать.

Анна суетилась, плакала, всплакнула и дочь Нина, невысокая полноватая, уже не молодая женщина. Муж Николай успокаивал обоих, шутил, советовал на завтра слезы оставить. Энергичный, неунывающий Николай нравился Анне. Правильно в деревне говорили — повезло Нинке с мужем.

Вечером гости хотели сходить на кладбище, но Анна отсоветовала — вечером на могилки не ходят, лучше завтра с утра. Так и сделали. Наступивший день прошел в предотъездных хлопотах.

У Анны все валилось из рук. Растерянно схватывалась то за одно, то за другое. То она не знала, что делать с оконными цветами, то ее волновала судьба остающегося здесь кота.

Когда ее Нина энергично — небрежно начала стаскивать оконные занавески, уничтожая уют комнаты, Анна вдруг поняла всю безвозвратность своего поступка. Поняла, что больше не войдет в свою светлую комнату, уютную, с теплой русской печкой, тюлевыми занавесками, иконой Богоматери в красном углу, которой молилась она каждое утро, прося здоровья и благополучия родным, черпая в молитве душевную силу и настроение. Поняла Анна, что последний раз, идя с кладбища, видела она бездонное небо над головой, ощущала запахи леса, трав, последний раз шла по родной деревне. Не будет этого в ее жизни никогда. Сегодня увезут ее от оставшихся четырех старух, одиночество которых сблизило их друг с другом и, несмотря на отдельные иногда перебранки (всегда по пустякам), стали они своими и не было у них друг от друга секретов. Да какие там секреты, вся жизнь с самого начала на виду.

И было в ее душе еще что-то очень важное, как бы независимое от ее сознания, что протестовало против ее, вроде бы обдуманного решения, уехать. И по мере того, как приближалось время отъезда, это таинственное тревожное чувство в глубине ее души нарастало и нарастало, как будто кто-то неведомый говорил ей: не то ты делаешь, Анна, не то… И именно ЭТО, не совсем понятное ей и преобладающее сейчас над всем остальным вдруг дало ей какую-то уверенность и решимость.

Оглянувшись на гостей, Анна увидела, что они собираются снимать иконы.

— Не надо этого делать, — сказала она. Подошла и, обняв дочь, прошептала:

— Прости меня, доченька. Повернулась к зятю — Прости меня, Коля. Простите меня, дети, не поеду я. Дома останусь.

— Да ты что, мама, — встревожилась дочь, — мы же с тобой все обдумали. Тебе у нас будет хорошо, мы с Колей приготовили тебе Светкину комнату. Ты же не забыла, что твоя внучка в Питере учится и только на каникулы домой приезжает. Если хочешь, не отдавай кота Ваську бабке Колихе, возьмем его с собой, пусть на балконе прогуливается.

— Да вон и бабка Колиха у дома стоит, — глянула в окно Нина, — нет, ты посмотри, посмотри, — повернула она мать к окну, — все провожать тебя пришли. Пойдем, выйдем.

И правда, у ее дома стояли все четыре жительницы

деревни.

— Вот ехать не хочет, — заплакала Нина, обращаясь к женщинам, — урезоньте ее.

Старухи угрюмо молчали. Бабка Колиха концом платка вытирала слезы. Заплакала и Анна.

— Не поеду я, бабоньки, дома останусь. Пусть простят меня дети, взбаламутила я их, не продумала все как следует. Чует мое сердце, не надо мне ехать.

Женщины заохали, окружили Анну. Настасья же, обняв ее, сказала: