Последняя любовь

— Не танцует, всегда в черном! В этом что-то кроется, — говорила Клементина.

— Она одевается в черное, так как знает, что ей это к лицу, — возразил граф Август, защищая Регину.

— Ну нет! Уверяю вас, здесь что-то не так, — упорствовала его собеседница.

— Dieu sait [86], кто, собственно, она такая, какое положение в обществе занимает, каково ее прошлое? — заинтересовалась вторая дама.

— Je parie [87], в этом нет ничего хорошего, — вставила третья, — не понимаю, почему она всем нравится.

— Convenez [88], — вступила в разговор графиня (надо отдать ей справедливость, она никогда не говорила плохо о тех, кто бывал у нее в доме), — convenez, Ружинская не похожа на авантюристку, и в обществе она tout-^a-fait bien [89].

— Прекрасно, но кто же она в конце концов? — хором воскликнули дамы.

— Сейчас вам скажу, — вмешался Фрычо; услышав, что разговор идет о Регине, он оставил в покое попугая, — пани Ружинская — в разводе. Ее называют пани, как всякую замужнюю женщину, но на пальце у нее нет обручального кольца, значит, сейчас она не замужем.

— Это еще ничего не доказывает. Обручальное кольцо можно снять. Мне кажется, муж бросил ее, и она стыдится об этом говорить. — Клементина злобно захихикала.

— А может, она сама оставила мужа, pour courir le monde [90].

— Mon Dieu! Это правда интересно, quel est le pass'e de cette femme? [91]— снова вмешалась графиня.

— Je suis d'avis qu'il n'est pas tr`es beau [92], — прошипела молчавшая до этого Изабелла. — Скажите, графиня, разве порядочная женщина будет скрывать свое прошлое? — Она подчеркнула слово «порядочная».

— Слышите, кто толкует о порядочности? — шепнула Клементина на ухо своей приятельнице Констанции.

Равицкий вначале прислушивался к разговору с легкой усмешкой, но постепенно лицо его стало серьезным. А когда Изабелла с убийственной интонацией произнесла слово «порядочная», он покраснел и язвительная улыбка скривила его губы.

— Позвольте вам заметить, — подходя к столу, вежливо, но твердо произнес он, — что даже тени сомнения не может быть в порядочности пани Ружинской. Она выше всяких подозрений.

Все замолчали и с невольным уважением посмотрели на него: его голос был строг и решителен, выражение лица сурово, фигура исполнена достоинства.

— Mon Dieu! — заговорила наконец графиня. — Вы хорошо знаете пани Ружинскую? Может, вы расскажете о ее прошлом?

— С пани Ружинской я знаком не больше десяти дней, — ответил инженер, — и ее прошлое известно мне не больше, чем вам. Но чтобы понять и оценить высокие душевные достоинства пани Ружинской, вовсе не надо знать ее долго и интересоваться ее прошлым.

— Отчего же она скрывает свое прошлое? — язвительно спросила Изабелла.

— Тайна — собственность ее владельца, и никто не имеет права посягать на нее. Некоторым есть что скрывать не только в прошлом, — медленно и внушительно возразил Стефан, строго глядя на Изабеллу, час тому назад так беззастенчиво соблазнявшую Тарновского.

Если бы на защиту Ружинской встал человек молодой, не имеющий веса в обществе, это не оградило бы Регину от нападок, а, напротив, лишь подлило бы масла в огонь. Но Равицкий — это понимали все — был настолько значителен, что его авторитету невольно подчинились.

Графиня, чтобы выйти из затруднительного положения, с ловкостью перевела разговор на другую тему.

Час спустя Стефан в тишине своей комнаты кончал начатое два дня назад письмо.

«Мое письмо, Зыгмунт, пролежало на столе два дня. Мне не хотелось показаться тебе безумцем или пустым мечтателем, и я не отправил его, пока не разобрался в своих чувствах. Мой старый друг, в жизни порой случается такое, что путает мысли и внезапно опрокидывает возводимое здание. Даже умудренный житейским опытом человек должен долго копаться в себе, чтобы понять, что же с ним происходит.

Последние два дня я провел в одиночестве, стараясь разобраться в своем чувстве к Ружинской. Хотя мы живем совсем рядом и брат ее бывает у меня по несколько раз в день, я не видел ее два дня: хотелось побыть наедине с собой, освободиться от чувства, какое я испытываю в ее присутствии, и спокойно проанализировать, что за нежданный гость во мне поселился. А может, я не был у нее и потому, что оказаться в толпе ее поклонников — в моем возрасте и с моими убеждениями — унизительно; при одной только мысли об этом меня охватывает дрожь отвращения…

Как бы там ни было, благодаря этой честной исповеди перед самим собой, я убедился, что Ружинская именно та женщина, которую я могу полюбить всей душой и которая может стать спутницей мыслящего человека. То, что я испытываю к ней, — не порыв, не страсть, а глубокое чувство, основанное на взаимном уважении.