Последняя любовь

Это продолжалось лишь одно мгновение, и сейчас я совершенно спокоен, хотя на душе у меня очень тяжело. Желанный образ стоит передо мной и, как в древние времена умирающий гладиатор, говорит: «Caesar, morituri te salutant» [96].

Усни на дне моей памяти, пленительный образ, и не мешай мне жить дальше мужественно и с пользой. Будь солнцем и согрей остаток дней моих!

Как прежде, пойду я один вперед, неутомимо и упорно. А она пусть будет благословенна за дарованные мне волшебные минуты, за возвышенное чувство, которое помимо воли возбудила во мне! Если бы не она, я бы никогда его не испытал…

Я не могу больше ее видеть, — не хочу, чтобы поколебалось мое решение, которое далось мне нелегко. Я уеду отсюда и вернусь ли до ее отъезда — не знаю. Надо считаться со своими силами: как они ни велики, но все же я всего-навсего человек.

Итак, мой друг, жизнь — это борьба. И где ее предел? Нам, бедным земным скитальцам, это знать не дано. Проторенные, гладкие дорожки — для глупцов и слизняков, а чем щедрее природа оделила человека, тем трудней и тяжелей идти ему по жизненной стезе. Он борется, истекает кровью, пока над его головой не зазвучит «Requiescat in расе» [97]— эта последняя песня земных странников».

Кончив писать, Стефан снова закрыл руками лицо. Ночные часы уходили, а он все думал.

Если бы кто-нибудь увидел, как он сидит, слегка нахмурив лоб, устремив ясный взгляд в пространство, решительный и спокойный, то сказал бы, что это не убитый горем человек, а ученый, решающий сложную проблему.

Кто умеет читать в душе человека, тот знает, что истинное страдание не изливается в слезах и стенаниях.

Сильный человек страдает глубоко, но молча и незаметно для посторонних глаз. Боль разрывает ему грудь, железным обручем сжимает сердце, но лицо его ясно, глаза сухи, на губах горькая, но спокойная улыбка.

Так страдал этой ночью Стефан, оставшись наедине со своими мыслями. Он не заметил, как померк свет лампы, не слышал, как за открытым окном почти над самой его головой шумели кусты, словно благословляя этого мужественного человека на труд и борьбу.

День был холодный и пасмурный. Регина, закутавшись в шаль, в задумчивости сидела перед горящим камином и смотрела на красноватое пламя. Лицо ее было спокойно, на губах блуждала счастливая улыбка. Может быть, глядя на огонь, она видела чудные картины, которые рисовались в ее воображении.

Когда дрожащие языки пламени сближались, она, быть может, видела двух людей, которые повстречались по воле случая, и вот они уже идут друг к другу, сначала медленно, потом все быстрей, и, наконец, дороги их сходятся.

А когда огонь ярко вспыхивал, ей чудилось, будто души этих людей воспламеняются любовью, единой мыслью.

Прикрыв рукой глаза, Регина слушала, как в камине потрескивает огонь, и ей казалось, будто она слышит уверения в вечной дружбе. Она словно ждала, жаждала услышать слово, которое звучало в ее сердце.

Регина мечтательно улыбалась своим надеждам.

Отворилась дверь, и в гостиную вошел хмурый, промокший Генрик.

— Ты попал под дождь, Генрик? — ласково спросила Регина.

Брат молча снял шляпу и прошелся несколько раз большими шагами по комнате.

— Представь себе, — наконец сказал он, останавливаясь перед сестрой, — Стефан уехал.

Регина подняла голову и непонимающим взором посмотрела на брата.

— Что ты сказал, Генрик?

— Я только что был у Стефана, — огорченно говорил Генрик, — и вместо него нашел письмо, вернее, коротенькую записку, в которой он просит меня упаковать бумаги, которые в спешке не успел уложить сам, и прощается с нами на тот случай, если до нашего отъезда не вернется.

Регина побледнела и остановившимся взглядом смотрела на брата.

— Он не написал, когда вернется? — с трудом выговаривая слова, спросила она.

— Нет. Пишет только, что уехал по важным делам и, может, надолго.

— Вот как! — прошептала Регина, но так тихо, что даже брат не услышал, и снова уставилась на огонь.

Но, видно, ей представились иные картины; она вздрогнула, отвела глаза и подошла к Генрику.

— Генрик, что такое надежда? — спросила она глухим голосом, кладя ему руку на плечо.

Брат удивленно посмотрел на нее, а она вынула из букета увядший цветок и дунула. Белый пушок мельчайшими перышками разлетелся во все стороны.

— Вот что такое надежда, — чуть слышно сказала Регина.

И не успел Генрик ответить, как за ней закрылась дверь.

Долго смотрел ей вслед любящий брат, потом провел рукой по лбу и прошептал:

— Неужели дело зашло дальше, чем мне казалось? Почему он уехал? Бедная Регина!

А Регина стояла у окна и смотрела на бушевавшую бурю. Шум ветра сливался с рокотом вспененной Родничанки; деревья клонились к земле, словно сгибаемые невидимой силой; крупные капли дождя барабанили по стеклу. Может, Регина сравнивала бурю за окном с бурей в своей душе, или в этот хмурый, холодный, тоскливый день вспоминала солнечное утро, когда впервые увидела Стефана, или думала, что у любви есть майские, ясные дни, мрачные бури и темные тоскливые ночи. И она видела, как к ней после короткого ясного утра приближается эта страшная ночь.