Последняя любовь Екатерины Великой

К Смоленску Мамонов все же умудрился простыть, причем очень сильно. Кроме того, у многих иностранцев болели глаза от снежной белизны. Доктору Роджерсону пришлось изрядно потрудиться. Государыня страшно испугалась, узнав, что у Александра Матвеевича болит горло! Она в ужасе требовала от Роджерсона сказать ей всю правду! Неужели и этот?!

Роджерсон успокаивал:

– Нет, матушка, господин Мамонов просто простужен. Нужно теплее одеваться и носить шапку. Все же зима…

Но Екатерина не находила себе места, пока у Мамонова не спала температура и ему не стало полегче. После этого Александру Матвеевичу было категорически запрещено выглядывать из кареты, выходить на остановках и сидеть без шубы. Разумная в отношении собственных внуков, Екатерина страшно боялась за взрослого уже Мамонова, чем его сильно злила. Чувствовать себя в положении любимой собачки, которую беспрестанно тискают, но не позволяют даже отбежать в кусты, мало кому бы понравилось. А жаловаться некому, Потемкин умчался вперед, готовя встречу в своих землях.

Князь должен был присоединиться к остальным в Киеве. Туда же подъезжали еще несколько участников экспедиции.

Первое время, конечно, было суматошно, но постепенно все успокоилось, путешествие благодаря прекрасной подготовке и продуманной организации оказалось весьма комфортным и приятным.

Для государыни соорудили совершенно немыслимый экипаж, состоявший из нескольких комнат, в нем имелась небольшая библиотека (куда ж без книг?), гостиная на восемь человек, даже игральный столик для карт. В пути Екатерина могла работать, принимая сановников, выслушивая секретарей, делая записи. Это, кстати, говорило о качестве дорог, на ухабах много не попишешь. Вот вам и пресловутая проблема, которая в России якобы с древних времен. Дорога – это не потемкинская деревня, ее на холсте не нарисуешь и ухабы краской не замажешь, если ее нет, так, сколько ни разукрашивай, не появится. Тащили это сооружение тридцать лошадей, запряженных цугом. Экипажа было два на случай поломки.

Ехали очень весело, иногда к вечеру животы болели от смеха. Частенько, к полнейшему изумлению иностранцев, сама Екатерина устраивала настоящие импровизации со своим давним приятелем, Львом Нарышкиным. Сначала не очень понимая, что происходит, даже Сегюр, хорошо знакомый с веселым нравом государыни, терялся. Однажды за рассказанный каламбур Нарышкин получил чашу отменного рейнского, ему понравилось, и Лев потребовал такого же за каждый следующий анекдот. Предвидя веселье, Екатерина категорически отказала. Тогда Нарышкин закатил шутейный скандал, к которому подключилась и государыня. Принц де Линь и граф Сегюр с растерянностью наблюдали, как «ругаются» Екатерина с Нарышкиным! Их взаимные обвинения были столь нелепыми, что скоро стало ясно, что это розыгрыш, только как реагировать?

Закончилось и вовсе весело. Екатерина с Мамоновым крепко ухватили «бунтовщика» с криком:

– А вот мы тебя охладим!

От Сегюра потребовали горсть снега, которую тот спешно подал, ожидая, что Нарышкина просто умоют, но Екатерина поступила куда более вольно. Она затолкала снег… в меховые штаны обер-шенку! Взвывший от неожиданности и холода Нарышкин бросился вытряхивать таявший снег.

Государыня как ни в чем не бывало налила остальным по чаше вина и протянула со словами:

– Вот вам, господа, только еще не просите, снега вокруг вон сколько.

– А мне? – подал голос из угла чуть пришедший в себя Нарышкин.

– Чего тебе, снега или вина?

– Конечно, вина, снега уже достаточно.

Бедолаги иностранцы чаши с вином приняли осторожно, кто знает, на что еще способна расшалившаяся государыня? Екатерина весело рассмеялась:

– Пейте, пейте, я сегодня уже нашалилась…

По сторонам дороги время от времени попадались стоявшие в сугробах вместе со своими лошаденками мужики, которые, сняв шапки, терпеливо пережидали, пока проедет огромный поезд. Де Линь кивнул на одного такого, увязшего с дровнями в сугробе по пояс:

– Как он выберется?

Екатерина насмешливо глянула Карлу-Иосифу в глаза:

– О том подумано уж. Позади всего поезда едет нарочная служба, из снега вытащат и двугривенный за хлопоты и обиду дадут.

Вообще императрица сразу предупредила Потемкина и всех, кто организовывал поездку: местное население не обижать. Ей не хотелось понимать, что вслед понесутся проклятья и обидные слова, напротив, лучше, если с удовольствием вспоминать станут. Именно поэтому все, что только можно, делалось по ходу за государственный счет, по 500–600 лошадей на каждую стоянку поставляли заранее, как и корма для них. Все, вышедшее из строя при малейшей поломке, оставляли там, где приходилось менять. Продовольствия для гостей и корма для лошадей запасено столько, что доставалось и местным.

Сама Екатерина очень любила на остановках выйти из кареты и поговорить с народом. В один из дней с ней наружу выбрался и Сегюр, с интересом наблюдавший, как государыня общается со своими подданными.