Последняя любовь Екатерины Великой

24 июля 1791 года Григорий Александрович в шестом часу утра распрощался с Екатериной. Выглядел он не лучшим образом, был удручен, мрачен, словно предчувствовал что-то нехорошее.

– Что-то ты, мой друг, грустен больно?

– Не увидимся больше, Катя. Чувствую, что не увидимся.

– Полно тебе, Григорий Александрович, не на войну ведь спешишь. Война уже закончилась.

– Устал, матушка, так устал, что мочи больше нет. В обитель бы… Душу успокоить, отмолить жизнь пустую, суетную…

– Не трави душу, Гриша. Знаешь ведь, что теперь бояться за тебя буду в тысячу раз больше, чем всегда, изведусь, пока вернешься.

Говорила и сама чувствовала, что лжет. Да, бояться и переживать будет, но уже согласна, чтоб бывший фаворит жил себе подальше, чтоб не разбираться то и дело в его к Платоше неприязни. И чего ревнует? Было бы к кому! Платон о нем столько в уши напел, послушать, так достойней Потемкина никого и нет! Зубов недостатки светлейшего признавал, но не переставал восхищаться им, все твердил государыне, что Потемкин велик.

Сам Григорий Александрович усмехнулся:

– Да тебе, матушка, без меня, поди, спокойней будет. – И вдруг совсем мрачно добавил: – Прощай, Катя, навсегда прощай.

Глядя вслед его карете, Екатерина плакала, почему-то поверив, что и правда навсегда…

Григорий Александрович уже давно страдал лихорадкой, подхваченной где-то в Крыму. Но на сей раз все было куда серьезней.

Перемирие с Турцией Румянцев подписал без него, дела в Бессарабии были в основном решены, когда Потемкин снова почувствовал себя очень плохо. Усилилась лихорадка, больного лечили привычной хиной, но на сей раз почему-то не помогало. Князя перевезли поближе к Яссам, в Чердан, туда же примчалась его любимая племянница Александра Бранницкая, которую Екатерина, узнавшая о недуге Гришеньки, всячески напутствовала писать о состоянии его здоровья.

Для переговоров прибыли представители Турции, но сам князь вести их уже не мог, он был слишком слаб. Подписав доверенность на их ведение другими, Потемкин слег окончательно. В Петербург и обратно летели депеши, служились многочисленные молебны за здравие светлейшего князя, но ничто не помогало.

4 октября князь, чувствуя приближение смерти, приказал везти себя из Ясс в Николаев, твердя, что этот проклятый город (он очень не любил Яссы) его погубит. Утром следующего дня выехали, но доехать не успели…

Потемкин вдруг потребовал остановить коляску и вынести его в поле:

– Я хочу умереть в поле!

Некоторое время он стонал, лежа на спешно разостланном прямо на земле ковре, а потом глубоко вздохнул и вытянулся. Светлейшего князя Григория Александровича Потемкина не стало…

Проведенное позже вскрытие показало, что он умер от разлития желчи, которая во многих местах даже окаменела, видно, причиняя Потемкину невыносимые мучения.

В тот же день и тот же час у себя дома умер барон Сутерленд. Перед кончиной он чувствовал страшную тоску, озноб и жар. Врачи ничего не могли понять, приписав все меланхолии, которой раньше барон вовсе не был подвержен. Удивительно, но эти две смерти не связали воедино, а если кому и пришло в голову вспомнить о вечеринке, то молчали. Кроме того, остальные были живы и здоровы… Значит, случайность.

Государыне никто не рискнул сказать о том, как умер банкир, свалили все на апоплексический удар. Что ж, бывает…

Екатерине боялись сказать о смерти князя, она и так была едва жива, и приходилось то и дело пускать кровь. Но сказать пришлось.

Безбородко протянул присланное генералом Поповым письмо:

«Удар свершился, Всемилостивейшая государыня. Светлейшего князя Григория Александровича нет боле…»

Екатерина не произнесла ни слова, она вдруг начала заваливаться навзничь, едва успели подхватить. Перепуганный Зубов бестолково суетился вокруг, пока Роджерсон не прикрикнул на него:

– Таз!

– А?

– Таз несите!

Оттолкнув топчущегося фаворита, Захар Зотов поспешно подсунул под свесившуюся с кровати руку государыни серебряный тазик, уже принявший немало ее кровушки… Обложили грелками, дали капель и нюхательной соли. И все это молча, хотя весьма слаженно.

Петербург замер в скорби. Как ни злословили о князе, как ни старались опорочить его имя, но смерть всесильного Потемкина была ударом для всех. Отменялись балы, спектакли, увеселительные мероприятия, причем безо всякого на то государева распоряжения, просто все чувствовали величие ушедшего человека.

Екатерина заперлась у себя и никого не принимала. Она привычно изливала душу барону Гримму.

«…умер…» – на бумагу снова закапали слезы, не в силах сдержаться, Екатерина уронила перо, заляпав неоконченное письмо, и прижала платок к глазам. Как сообщить, что умер светлейший князь Потемкин, что нет больше ее Григория Александровича, ее тайного супруга, лучшего советчика, друга и единомышленника?! Как выразить боль, испытанную при известии о его смерти? Да и можно ли ее вообще выразить?