Последняя любовь Гагарина. Сделано в сСсср

Олег проспал весь день. Проснулся, когда короткий зимний вечер выдохся и затянулся непроницаемой мглой. Кривые строчки в блокноте спасали Денисенко жизнь.

Олег рассмеялся: вчерашняя запись начиналась вполне привычным почерком, обычным медицинским, похожим на немного расшатанную готику. Но буковки ещё вместе и держатся друг за друга.

По мере опьянения менялся и стиль письма. Слова начали рассыпаться на отдельные сегменты. Окончание бутылки виски ознаменовал переход на печатные буквы. Так дети пишут в детском садике, высовывая язык от усердия.

Пьяное сознание сгущается, становится концентрированным, загустевает в обрывках фраз. Воздух вокруг превращается в пахучее желе, его можно нарезать ломтями. И оно трепещет от сквозняка (как и положено желе), от холодного воздуха.

Вот ты и просыпаешься, съежившись креветкой, то ли от холода, то ли от того, что всё ещё жив.

103

Хотел избавиться, да не смог. Сверхчеловека не получилось. Якорь снова тянет вниз. Зуд практической деятельности. Общественно полезное животное. Я всё могу, всё! Это пьянит. Это меняет. Мир вокруг. Тебя в мире.

Точно ты можешь вырваться из предначертанных границ. Преодолеть пороги тела. Опередить… Что опередить? Мысль скачет. Невозможно сосредоточиться. Додумать мысль до конца. Простую мысль до простого конца. Всё же, на самом деле, просто. Вот ты живёшь, делаешь то, что считаешь нужным…

Раньше Гагарин был убежден, что жить нужно, служа другим людям. О себе думать – последнее дело. Столкнувшись с большим бизнесом, Олег удивился (сначала удивлялся, потом привык), что, оказывается, жить можно, обстряпывая свои делишки, не думая ни о какой общественной пользе. Осуществляя себя и своё кровное. Чтобы тебе одному хорошо…

Ты не людей спасаешь, лечишь, ставишь на ноги, но прикидываешь схемы ухода от налогов или способ, как в федеральный бюджет влезть. И нет укоров совести из-за обмана, и нет уколов совести, что другим от этого ни холодно, ни жарко.

104

Однажды, от нечего делать (вот ведь напасть состоятельного человека – прорва времени, который добивался, пока крохи считал, мол, дай мне деньги и… И что?!), он в очередной раз спустился в метро, напоминая себе падишаха, инкогнито по ночам обходящего владения.

Спустился в метро да и вляпался. Захотел заступиться за пьяного мальчишку, из которого менты с непрорисованными бугристыми лицами вымогали деньги. Так они и самого Олега скрутили, потащили в обезьянник. До выяснения личности. Потому как ни документов, ни даже блокнота заветного при нём не оказалось.

Обмельчал русский человек, просел, сдулся. Широта души его только в старых книжках осталась. Гагарин и сам был навеселе, возвращался от тщедушной кореянки с искривлённым позвоночником. Был он перекормлен недорогой экзотикой, добродушный, опустошённый…

А тут паренек этот крепенький, со смышлёной физиономией, молодой, молодцеватый, но уже начавший седеть. Совсем как Олег когда-то. Ранняя седина эта и пробила брешь, вызвала сочувствие, желание помочь.

За решёткой полумрак и собственные запахи, кучерявая жизнь по углам. Хотел как лучше, а вышло как всегда – мордой об стол. Отвык Олег Евгеньевич от такого обращения, хотел часы «Ролекс» (прямоугольной формы, за 30000 долларов) в залог оставить, да никто связываться не стал.

Побоялись или ещё что, да только пришлось просидеть за решеткой пару часиков. Стало противно и одиноко, мысли в голову полезли всякие, резинка от трусов натирать поясницу стала, прыщ какой-то между лопаток, хочется почесать, а не дотянешься. Оторвался Олег от народа, окончательно оторвался: даже прыщ публично почесать рука не поднимается!

Что ж, замышлял остановку в пути и тайм-аут для обдумывания – вот тебе нары, сиди и кумекай, как до жизни такой дошёл. Одно хорошо – всё временно и всё проходит. Значит, и это пройдёт. Гагарин вздыхает, ощущая медленное протрезвление, холодную дрожь…

Хорошо, рядом паренька этого засадили. До выяснения. Разговорились. Ничего такой паренёк, толковый. Он и помог Гагарину время скоротать, пока ментовская смена не закончилась, пока жалость не взяла выродков рода человеческого и не отпустили они обитателей обезьянника подобру-поздорову. И тут Олега осенила одна идея.

– Как тебя зовут? Ночь вместе провели, а незнакомы.

– Да Гоша я Антонов.

– Скажи, Гоша Антонов, чем промышляешь и что тебе для счастья нужно?

Седовласый паренёк пожал плечами.

– Садовник я. В огороде копаюсь… Цветы выращиваю.

От умиления Олег расплылся в улыбке. Он тоже, время от времени, подумывал уйти на покой и заняться разведением цветов. Говорят, работа с землей и на природе успокаивает или, ну, там, гармонизирует. И столько во всём этом благородности первородной, что даже дух захватывает.

– А есть ли, Гоша, у тебя заветное желание? – с улыбкой змея-искусителя продолжил Олег свой допрос.

– Вроде нет, не знаю.

– А я знаю, – сказал Гагарин и на руке записал телефон Гоши Антонова.

105