Последняя любовь лорда Нельсона

Откинувшись в кресле, Эмма внимала безыскусным речам Нельсона, теплому тону его голоса. Она могла бы часами слушать его, словно овеваемая ароматами цветущих полей. Потом она неохотно согласилась исполнить просьбу сэра Уильяма и спеть гостю одну из песен ее родины. Но когда под ее пальцами прозвучали первые аккорды арфы, она ощутила прилив ярости и исполнила одну из песен кельтских бардов — тех песен, которые столетиями хранил простой народ Уэльса — воинственные куплеты о рискованных морских походах, о погоне сильных за счастьем, о героической гибели…

В резком противоречии с простой крестьянской идиллией, восхваляемой Нельсоном, она пропела ему старые, гордые песни. Сама себе она казалась одной из тех бесстрашных лесных дев старинных сказаний, которые надевали на любимого щит, опоясывали его мечом и, подстрекая язвительны ми речами, отправляли его на бой и на смерть в бою…

Понял ли он ее?

В глазах его что-то вспыхнуло, кулаки сжались, как бы вокруг рукоятки меча…

А теперь она лежала без сил, вялая, несчастная, прислушиваясь к каждому звуку в ночной тишине огромного дома. В ожидании крадущихся шагов старика…

Сэр Уильям не отказал себе в удовольствии самолично проводить гостя в его комнату. Впереди них ступал слуга с зажженными свечами. Но когда Эмма хотела проститься с сэром Уильямом, подставив ему, как обычно, для поцелуя лоб, он запротестовал:

— Я еще приду к тебе! Ты ведь знаешь, нам надо еще кое-что обсудить. По поводу доклада Питту.

При этом он с улыбкой поглядел на Нельсона, даже слуге подмигнул — тщеславный фат, похваляющийся красотой своей жены.

Нельсон смущенно отвернулся, не заметив руки, которую протянула ему на прощанье Эмма.

Она, кажется, уже заснула. Но испуганно вскочила, когда на ее глаза упал яркий свет. С горящей свечой в руке вошел сэр Уильям. Он тщательно закрыл дверь, поставил свечу на стол, присел рядом с Эммой на край кушетки.

— Сегодня вечером ты была очень хороша. Тебе идет высокий драматизм. Новый нюанс. Над ним надо только еще немного поработать, и тогда он будет весьма эффектен.

Ее охватило отвращение к его голосу.

— Ты хочешь сказать, что я разыгрывала что-то перед Нельсоном?

— А разве нет? Или ты воистину чувствуешь себя героиней? Я тебя предостерегаю от этого. Это не модно в наш трезвый, просвещенный век. Впрочем, играла ты или нет, цель достигнута. Нельсон назвал тебя Орлеанской девой, которая могла бы вдохновить целый народ на героический подвиг. — Он захихикал. — Наивный он человек! Ты заметила, как он смутился, когда я сказал, что еще приду к тебе? Странный у него, должно быть, брак, если он все еще краснеет! Ну, в нашем Неаполе его от этого отучат. Но мне хотелось бы, чтобы наставницей была не ты!

Она поднялась одним рывком:

— Не я?

— Не столь бурно, дитя мое! То, что я сказал, — вполне невинно. Ты ведь сама говорила, что рада после всех этих итальянских ветреников встретить однажды настоящего мужчину. Между прочим, прими мою признательность за милую маленькую шутку, которую ты умудрилась направить в мой адрес! Я не имел бы ничего против маленькой, романтической интрижки. Это возвращает женщинам молодость, что может быть только приятно их мужьям. Но на этот раз я прошу тебя отказаться от этого. Я бы не хотел, чтобы меня тайком лишали моих преимуществ!

Она разразилась язвительным смехом:

— Ревнуешь?

Он покачал головой:

— Только из политических соображений. Разве я не писал тебе, что Мария-Каролина влюбилась в героя, о котором речь. Боже мой, у нее всегда был дурной вкус! Но мне это кстати. Я давно уже опасался, что она в один прекрасный день восхитится каким-нибудь неаполитанским патриотом, из тех, которые хотят, чтобы мы, англичане, убрались ко всем чертям. Если же она будет мечтать о храбром морском офицере Нельсоне, боготворить мою прекрасную леди, пользоваться советами бравого Актона, который и дальше будет получать инструкции от остающегося в тени Гамильтона, — тогда, мне думается, Питт может быть доволен. Но все это может быть успешным лишь в том случае, если моя романтическая Эмма не отнимет у сицилийской Семирамиды спасителя Италии. Подруге Эмме пришлось бы расплачиваться за то преступление, которое совершила Эмма-соперница. А наш мореплаватель Одиссей, кажется, слегка склонен к извержениям вулкана и прочим испытаниям силы. И вряд ли ему удалось бы проскользнуть невредимым между Сциллой и Харибдой. Но мы, его земляки, обязаны вернуть героя его Пенелопе, по возможности невредимым!

Он умолк, пробежал косым, горящим взглядом по ее лицу, кивнул головой, потер, хихикая, свои длинные сухие пальцы.

Она снова упала на кушетку. Ею опять овладела расслабляющая усталость.

— Это все, что ты мне хотел сказать? — спросила она, закрывал глаза. — Тогда уйди, прошу. Я больше не в силах слушать тебя.

С края кушетки он пододвинулся ближе.

— Значит, отослать доклад Питту?

Она приподнялась, но сразу же опять упала на подушку. Страшно хотелось спать.

— Делай, что хочешь! — пробормотала она. — Какое мне дело до Марии-Каролины!