Последняя лошадь

– Пашенька! Милый! Ты что? Мы же репетировали! – Валентина стояла со свезённой поцелуями помадой на губах и в перекошенном платье. Её партнёр силился подняться и выбраться из поломанной декорации.

– Я тоже пока порепетировал… Платье поправь! А то так репетировать неудобно…

Валентина только сейчас заметила, что её левая грудь царит над декольте, ещё не остывшая от страстных мужских прикосновений и поцелуев…

– …Понимаешь, старик! – режиссёр по-приятельски приобнял Пашку, положив тому руку на плечо, и стал проникновенно говорить, словно сообщая страшную тайну. – Как бы тебе объяснить?.. Это кинематограф! Тут только выглядит всё по-настоящему, а на самом деле всё понарошку. Видишь – стены с гобеленами и роскошными обоями, которые ты… кхм, уронил! Камин вот малахитовый с золотыми канделябрами, старинная картина в золотой раме. Всё это туфта – фанера, обклеенная и покрашенная бутафорами. Тут и страсти бутафорские, и поцелуи, и любовь. Это – кино! Миф! Эфир! Не принимай близко к сердцу! Профессия есть профессия. Если потребуется, актриса должна быть готова раздеться и сыграть бурную постельную сцену с мужчиной, который ей на самом деле за кадром безразличен. И сыграть так, что на экране это будет выглядеть захватывающе самозабвенно и правдоподобно! Если она, конечно, настоящая актриса…

Пашка кивнул, облизал сбитые в кровь костяшки кулака и уверенно, с расстановкой, сказал:

– Это у вас тут в кино всё бутафорское и понарошку! У нас в цирке всё по-настоящему и всерьёз! У меня тоже… Да пошли вы все со своим… кибениматографом!..

Глава четырнадцатая

Сияющий Пашка выскочил с учебного манежа в фойе циркового училища с только что вручённым красным дипломом. Он держал его в вытянутой руке, как знамя победы…

– Вот ты и «циркач»! – Захарыч, обнимая свежеиспечённого выпускника, напомнил Пашке их первое знакомство. Тот, как ребёнок, радостно скакал и вопил:

– Дед! Я не циркач, а артист цирка! За шестьдесят лет работы пора бы знать это! Я – арти-ист! Заха-а-а-ры-ыч! – теперь уже дипломированный жонглёр крепко обнимал и тряс старого мастера, как фруктовое дерево, которое никак не хотело сбрасывать плоды.

– Хо-Ох-чешь о-о-стать-ся си-ро-то-Ой? Хо-мут те… – по слогам, охая и ойкая, еле выговорил старик, преодолевая тряску. Пашка опомнился и трепетно прижался к своему самому родному человеку в этом мире. Поглаживая его по спине, с нежностью и глубоким уважением пропел:

– Заха-а-рыч! Мой Заха-а-рыч!

Появился Земцев.

– А-а, Стрельцов! – Фирс протянул руку. – Здорово, здорово! Сто лет, как говорится!.. – Земцев без улыбки радостно сверкал глазами из-под тронутых сединой густых бровей. – Ну что, забирай свою Жар-птицу. Неплохой жонглёр из него может получиться со временем, если, конечно, не будет лениться.

– Не буду, Фирс Петрович, не буду!

– Ну, смотри, бестолковый, не подведи! Удачи! Не забывай… – Земцев ещё раз пожал руки, помедлил, почему-то вдруг резко отвернулся и похромал в сторону учительской. Он неожиданно сгорбился и стал заметно ниже ростом. Пашка с Захарычем смотрели вслед удаляющейся фигуре в чёрном поношенном пиджаке, которая, стуча тростью в пол, словно метроном, отсчитывала шаги.

Первым нарушил молчание Захарыч:

– Это, Пашка, целая эпоха уходит. А с ней – и твоё прошлое…

Глава пятнадцатая

Начинающий профессиональный жонглёр Павел Жарких был отправлен на гастроли в Ленинград, как только сдал госэкзамены в цирковом училище и получил диплом об окончании. Здесь его уже ждала Валентина и программа, которую возглавлял её отец Виктор Петрович – главный «Ангел» в цирковой вселенной…

Пашка влюбился в этот город без памяти! Он впервые видел Белые ночи и разведённые мосты. Они с Валентиной катались на катерах по Неве и каналам. Бродили по улицам, где на мемориальных досках писалась история этого необыкновенного города. Обошли все музеи и картинные галереи. Летний сад с Инженерным стали их постоянным прибежищем и местом страстных поцелуев. Ленинград и его Валентина стали чем-то единым, неразрывным, поселившимся в его сердце всерьёз и навсегда…

Сегодня они оказались на Марсовом поле. Пашка наломал охапку поздней душистой сирени, которую теперь обнимала Валентина, время от времени вдыхая её аромат. Из-за этого им пришлось, смеясь, пробежаться под трель милицейского свистка. Давно они не слышали такой музыки от стражей порядка! В Ленинграде свистки постовых всё ещё звучали…

Теперь они, взявшись за руки, шли по Дворцовому мосту на их Васильевский остров. Там на одной из линий жила Валина бабушка. Пашка с Валей через какое-то время переехали из цирковой гостиницы жить к ней. Видя серьёзность их отношений, бабушка не возражала. Валина комната, которая, в основном, пустовала, наконец-то обрела новую жизнь и смысл…

На мосту Валентина неожиданно задала Пашке вопрос:

– Милый! А сколько мы уже с тобой знакомы?

Пашка помялся и неуверенно ответил:

– Лет пять… С копейками…

– Шесть, мой дорогой! Точнее, шесть лет и ещё два месяца «копеек» – тогда ты впервые появился у Захарыча служащим на конюшне.