Последняя лошадь

Программа, что гастролировала в этом городе, была немногочисленной, цирковая гостиница – просторной, многие номера пустовали. Пашке выхлопотали приличный одноместный номер, куда он и поселился.

Зная, что Жарких часто наведывается к Захарычу, а теперь, скорее всего, будет работать с ним в программах постоянно, в этот цирк напросилась и Серебровская. Она прослышала об изменениях в семейной жизни Пашки. Нателла решила, что это – шанс! Отчим, как всегда, сделал для неё нужную разнарядку одним телефонным звонком.

У Нателлы до этого наметилась личная жизнь с Васиным. После долгих лет ухаживаний она ему как-то ответила взаимностью. С тех пор стали жить вместе, не расписываясь. Игорь светился от счастья. Он почувствовал себя семейным человеком. Васин постоянно говорил о свадьбе, Нателла от этой темы уклонялась. Она стала ещё более сдержанной, холодной и подчёркнуто строгой. Васина это только подстёгивало….

Узнав, что приехал Пашка, Серебровская в первый же день явилась к нему и бросилась на шею. Он едва успел уклониться от её жаждущих губ. Расстрельный поцелуй пришёлся в лоб.

– Жара! Да ты горишь!

– На то и жара…

…Пашка болел страшно, до обмороков. Который день его носило в беспросветных волнах пульсирующего сознания. Он на мгновение вырывался на свет, чтобы сделать глоток реальности, и снова погружался в черноту болезненного небытия.

Ему виделось, что он с училищными ребятами сидит в сауне, задыхается от нестерпимого жара, пацаны этого не замечают, а крикнуть им нету сил. Язык и тело внезапно онемели. С него льёт пот в три ручья. Сердце сейчас остановится!.. Нателла хохочет в лицо: «Ну, что Жара! Теперь ты понимаешь, что такое настоящая жара?» Рядом ржущий Васин. «Помнишь, как ты меня тогда? Вот теперь сам сагбачá! Сам щенок!..»

Он приходил в себя, понимал, что влага горячими струйками в самом деле течёт с его груди и живота. Неимоверным усилием воли в полубреду опрокидывал подушку на сухую сторону и вялыми ногами помогал себе перевернуть промокшее одеяло…

Захарыч метался между цирком и гостиницей. Он отпаивал Пашку малиновым чаем с калиной, горячим молоком с маслом и мёдом. Натирал то барсучьим, то медвежьим жиром, но пока мало что помогало. Пару раз приносил куриный бульон, но Пашка отказывался. Проводя сухим языком по спёкшимся губам, он постоянно просил пить. Захарыч был встревожен не на шутку. Его седые всклоченные волосы и свалявшаяся борода только подчёркивали панику старика. Глаза скорбными синими фонариками прятались в почерневших впадинах глазниц.

Несколько раз он порывался вызвать скорую помощь. Пашка тихо, но жёстко требовал: «Не смей!» И, как заклинание, просил: «Не пускай Нателлу! Закрой меня на ключ!..»

Пашку трясло в ознобе. Укрыться особенно было нечем. Захарыч выпросил у дежурной одеяла и набросал их на своего любимца. Потом притащил из цирка длиннополый армейский тулуп с мохнатой овечьей шерстью. В нём Стрельцов зимами сопровождал лошадей в товарняках при переездах из города в город. Когда он укрыл им Пашку, тот блаженно вытянулся от накатившего тепла и тут же уснул. Уютно пахло овчиной, лошадьми и цирковыми дорогами. Он был дома…

День шёл за днём. Периодически скреблась в дверь Серебровская. Но Захарыч стоял Севастопольским бастионом, отбивая атаки черноволосой красавицы. Этажом выше Васин, осознав ситуацию, посерел лицом и насупился.

Пашке Жарких было совсем худо. Очередной кошмар влетал в его сновидения клубком обрывочных образов. На него вдруг наваливался лютый холод. Вот они снова в Нижнем Тагиле с Захарычем в той знаменитой бане, куда цирковые ходили еженедельно. Вот они с ним после парилки выбегают на мороз нырнуть в сугробы среди разлапистых ёлок. Но почему-то Захарыч оставляет его одного на морозе. Пашка бьёт кулаками в дубовую дверь, но его не впускают. Ему холодно! Зубы стучат так, что с них слетает эмаль. Он интуитивно пытается выстроить этот стук в связный ритм, как в его жонглёрском номере с чечёткой. Вдруг появляется его педагог по степу Михаил Сергеевич Михайлов: «Паша! Чётче носком, фляк мажешь!..» Пашка старается выравнять ритм, холод сжирает тело. Он просыпается – тулуп валяется на полу, а его тело плавает в ледяной луже…

В очередном забытьи появляется Нателла, которая кладёт ему на грудь скользкую, холодную змею. Та подползает к его лицу, и они всматриваются друг в друга. У рептилии удивительной красоты глаза. Он их точно где-то видел раньше! Пашка силится вспомнить, вглядывается, в который раз пытаясь рассмотреть зрачки. Он их вроде видит и не видит. Те теряются в изумрудной бездонности зелёных глаз, в оправе трепещущих пушистых ресниц. Он тонет в их гипнотической красоте, погибает! Так это же Валентина!..

…Ещё один день сгорел и провалился в густые сумерки. Пашка его так и не увидел, он проспал. Мелькнуло что-то в воспалённой памяти светлой полоской и ускользнуло. Было – не было?..