Последняя милость

Гамаш крепко держался за Билли. Все вокруг было абсолютно белым. Снег забивался в рот, нос и глаза. Гамаш с трудом мог дышать и абсолютно ничего не видел. Оставалось только догадываться, как Билли определял, в каком направлении находится берег. У Гамаша создалось впечатление, что они едут совершенно в другую сторону. Он открыл было рот, чтобы сообщить о своих подозрениях, но решил, что лучше промолчать.

Гамаш понимал, что потерял ориентацию, и знал, что должен полностью довериться Билли. Крепко обхватив его, он с нетерпением ждал, когда снегоход выедет на крутой берег и преодолеет небольшой подъем, ведущий к главной улице. Но этого не происходило. Прошло пять минут, потом десять, и Гамаш понял, что они сбились с пути и выехали на середину озера Брюме. В метель.

— Где мы? — прокричал он в вязаный отворот шапочки, хотя прекрасно знал, что все равно не разберет ни слова из того, что ему ответит Билли.

Так оно и случилось. Билли прокричал что-то вроде «Стульев красное стекло» и продолжал ехать прямо вперед.

Три минуты спустя, которые показались старшему инспектору вечностью, снегоход выехал-на небольшой холм, и Билли повернул налево. Внезапно они оказались среди высоких сосен. Берег. Они все-таки добрались до него. Гамаш удивленно оглянулся назад и увидел, что остальные снегоходы, выстроившись цепочкой, движутся следом за ними.

Билли дал полный газ и по тропинке выехал на заснеженную и совершенно пустынную улицу. Гамаш оглянулся в поисках своей машины, зная, что ему еще предстоит долгий путь в больницу Ковансвилля. Но они выехали в совершенно незнакомом ему месте.

Черт бы его побрал, думал Гамаш. Сначала мы по его милости чуть не заблудились, а теперь он ещё и вывез нас бог знает куда.

— Репродукторы! — прокричал Билли, указывая рукой вперед.

Гамаш уже давно отказался от попыток расшифровать загадочные слова Уильямса, а потому просто посмотрел в указанном направлении.

Впереди светилась огромная голубая вывеска.

Сквозь вьюгу, сквозь белую мглу Билли Уильямс вывез их прямо к дверям больницы.

— Откуда вы узнали? — спросил Бювуар. Они с Гамашем стояли у постели Кей Томпсон. Она лежала под капельницей, подключенная к мерно гудящим аппаратам и завернутая в серебристое электрическое одеяло. В этот момент она напоминала печеную картофелину. Так же, как и отец много лет назад, она сознательно отправилась на верную гибель и, всем смертям назло, выжила.

Гамаш достал из кармана намокший комок бумаги, протянул его Бювуару и снова повернулся к Кей. Глядя на нее, он пытался представить, что она должна была чувствовать в течение последних нескольких дней. Все это время она жила, зная, что они собираются сделать.

Бювуар сел на стул и начал аккуратно разглаживать скомканный листок, пока он снова не стал более-менее похожим на письмо. Оно было написано на прекрасном французском, четким, старомодным почерком Эмили Лонгпре. В нем она объясняла все. Эм писала о том, как Кри напомнила ей сына, Дэвида. Когда дело касалось музыки, она была такая же талантливая, такая же радостная и дарящая радость. Как они услышали брань и оскорбления, которыми Сиси осыпала Кри после рождественской службы в церкви, и поняли, что у них нет выбора. Они должны были убить Сиси, чтобы спасти Кри.

— Это многое объясняет, — сказал Бювуар, закончив читать письмо. — И сложность преступления, и то, почему Кей утверждала, что она ничего не видела. Теперь все сходится. Чтобы исполнить задуманное, они должны были действовать втроем. Ниацин был в травяном чае Матушки, Эмили контролировала ход игры, дожидаясь момента, когда все будут шуметь и смотреть на Матушку, и никто не обратит внимания на то, что происходит с Сиси. Кей облокотилась на стул, перекосив его. Они знали, что Сиси обязательно захочет поправить любой неровно стоящий предмет. — Бювуар постучал пальцем по лежащему на коленях письму. — Мадам Лонгпре просит вас позволить им умереть. И вы собирались выполнить ее просьбу.

Из Бювуара был никудышный дипломат, но все же он, как мог, пытался смягчить резкость своих слов.

Гамаш вышел из палаты в людный вестибюль, по которому деловито сновали врачи и медсестры. Отделение скорой помощи было забито жертвами автомобильных аварий, лыжниками с переломами костей, пациентами с переохлаждениями и обморожениями. Гамаш с Бювуаром нашли пару свободных стульев и сели.

— Ты прав, я собирался позволить им умереть. — Гамаш не мог поверить, что он произнес эти слова. — Вчера я пришел к выводу, что убить Сиси могли только они. Письмо Эм лишь подтвердило мою догадку. Но когда я смотрел на них, погибающих посреди замерзшего озера, то подумал о том, как раньше, когда племени угрожал голод, старейшины эскимосов добровольно шли на смерть в ледяной воде, чтобы спасти своих соплеменников. Они жертвовали жизнями во имя того, чтобы другие могли жить. И я вспомнил о сапогах Сиси.

— На ней были муклуки. Эскимосские сапоги. Надеюсь, вы не хотите сказать, что в этом деле замешан какой-то эскимос? — Бювуар уже ничему не удивлялся.

— Нет! — Гамаш невольно улыбнулся.