хроника последних дней жизни Пушкина
Биографии и Мемуары / Литературоведение18+Предисловие
Среди множества загадок, поставленных смертью Пушкина, одна кажется особенно необъяснимой. Заключена она в широко известном факте: 4 ноября поэт получил анонимку и тут же послал вызов своему обидчику. Мысль четкая, ясная как стартовая линия. От нее хочется оттолкнуться. Она наполнена поэтическим смыслом. К ней привыкли, ее повторяют как заклинание, ею открывают бесчисленные описания дуэльной истории. «Это убедительно - восклицает исследователь - Зная характер Пушкина, мы так и должны полагать. Взрыв негодования и вызов сразу, не на другой день»[1]. Не правда ли, знакомый мотив - «должны полагать», иначе…
Иначе возникает закономерный вопрос: как мог Пушкин, не выходя из дома, узнать имя анонимщика? Над этим нельзя задумываться! Какой ответ можно получить в итоге? Разве это была не анонимка? Разве кто-то указал поэту на Дантеса? Нет. Никто, кроме Пушкина, даже не допускал мысли об участии кавалергарда в этой интриге! Не существует и документа, подтверждающего догадку поэта, а все исследователи сходятся во мнении, что Геккерны не писали пасквиля.
Отвечать же надо. И не потому, что любопытство пересиливает, а честолюбие заставляет выкрикнуть: я знаю. Вся наша культура держится на пушкинском мифе, а миф - его тайное зерно, заключено в ответе на этот вопрос. Он открывает путь к пониманию дуэльной истории, к последним дням жизни поэта. Смерть героя - кульминация мифа. Причина, по которой это произошло - ключ к разгадке нашей культурной истории.
Что мы знаем о гибели поэта? Очень мало. Разнообразие версий обманчиво. Все сводится к обсуждению одной мысли, вернее, двух ее разновидностей. Обе они возникли и причудливым образом переплелись в уме одного человека - писателя, сценариста, пушкиниста и, что немаловажно, мистификатора - Павла Елисеевича Щеголева. В первом издании своей знаменитой книги «Дуэль и смерть Пушкина», выпущенной за год до Октябрьской революции, он описал пушкинскую гибель, как драму ревности - «ближайшую причину рокового столкновения»[2]. Классический любовный треугольник - поэт, Наталья Николаевна и Дантес – был с энтузиазмом принят дореволюционным обывателем! Спустя одиннадцать лет, ориентируясь на новую публику, Щеголев в третьем издании книги затеял небольшую перестановку - вместо Дантеса вывел Николая I, и хотя водевильная история приобрела известную политическую окраску, смысл и характер ее не изменился.
Сам Щеголев объяснил перемену взглядов появлением новых материалов. Но думается, причина переворота - непреходящая, вневременная - скрывалась в обычном свойстве человеческого ума - в досадном пренебрежении чужим мнением, которое у Щеголева приняло особенный размах. Он, вероятно, ощущал себя посланцем истины, когда писал: «я не считал ни полезным, ни нужным перечислять и критически разбирать многочисленную литературу о дуэли»[3]. Иными словами, все новости исходили от него самого! Что могло из этого получиться? Ответ известен – очередной томик талантливой мистификации, способной смутить умы и возбудить страсти! 4
Щеголев понимал, что не только светские успехи Натальи Николаевны, но и «дела материальные, литературные, журнальные, семейные; отношения к императору, к правительству, к высшему обществу и т.д. отражались тягчайшим образом на душевном состоянии Пушкина». Он разыскал множество тому свидетельств и даже складывал их в отдельную коробку под горделивым названием: «Документы и материалы». Так что они всегда были под рукой. Но из длинного перечня причин, приведших к гибели поэта, сознательно выбирал то, что лежало на поверхности и увлекало сходством с известными литературными сюжетами. Щеголев создал конструктор под названием «Дуэль и смерть Пушкина» и на правах первооткрывателя собрал наиболее яркие картинки.