Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великий Капитул под председательством высокопочтенного Великого Магистра Ордена, е<го> п<ревосходительства> Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем Великого Магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь: граф И. Борх (ориг. по-фр.).
Соллогуб, уже однажды пострадавший от светской болтовни, едва не приведшей к дуэли с поэтом, решил не искушать судьбу и передать письмо в нераспечатанном виде. Он отправился к Пушкину, нисколько не подозревая о содержании пасквиля. Поэт принял его в своем кабинете, вскрыл конверт и тут же сообщил ему:
Я уже знаю, что такое; я такое письмо получил сегодня же от Елизаветы Михайловны Хитровой; это мерзость против жены моей…[9].
Поэт, избегая подробностей, мог и не говорить, что еще раньше получил анонимку по почте. Хотя с чего бы это? Куда проще сказать! А что если письмо от дочери Кутузова, действительно, пришло первым, и Пушкин говорил правду – ту правду, которая в последствии чем-то его не устроила.
Послание Хитрово состояло из небольшой записки и нераспечатанного конверта с анонимным пасквилем. Не связанные между собой, оба документа по духу напоминали друг друга. В своем письме подруга Пушкина слегка мистифицировала, представляя себя блестящей покровительницей муз и гонимых поэтов:
Я только что узнала, что цензурой пропущена статья, направленная против вашего стихотворения, дорогой друг (речь шла о «Полководце» - А.Л.). Особа, написавшая ее, разъярена на меня и ни за что не хотела показать ее, ни взять её обратно. Меня не перестают терзать за вашу элегию - я настоящая мученица, дорогой Пушкин; но я вас люблю за это еще больше и верю в ваше восхищение нашим героем и в вашу симпатию ко мне! [10]
Особая изюминка заключалась в подписи - «Элиза Хитрова урожденная княжна Кутузова-Смоленская». Между тем, она «не только не родилась, но никогда и не была княжной Смоленской»[11]. Отца ее возвели в княжеское достоинство, когда Елизавета Михайловна успела уже побывать графиней Тизенгаузен и была г-жой Хитрово. Но автором упомянутой статьи был ее родственник Л.И.Голенищев-Кутузов, и подруге поэта хотелось подчеркнуть, что хоть она и Кутузова, но совсем другая – отпрыск народного любимца.
Бедная женщина и не предполагала, что плод ее невинной игры попадет в руки Пушкина вместе с образцом изощренной мистификации. Поэт не мог не сообщить ей об этом, и она тут же ответила ему письмом, полным ужаса и самоуничижения:
дорогой друг мой, для меня это настоящий
Она хотела умалиться, сжаться, забыть свою героическую родословную. И не напрасно – вскоре поползли слухи, будто подметные письма вышли из дома Хитрово-Фикельмона. И подпись теперь была подстать ее униженному состоянию: «Элиза X». Чуть ли не Элиза-Неизвестная, Мадам «Икс».
Но подруга поэта ошиблась: анонимщиков она не интересовала, и появление пасквиля в доме Пушкина имело куда более серьезное последствие, чем дискредитация подруги поэта. По свидетельству князя П.А.Вяземского, между супругами состоялось объяснение. Анонимка заставила «невинную, в сущности, жену признаться в легкомыслии и ветрености, которые побуждали ее относиться снисходительно к навязчивым ухаживаниям молодого Геккерена; она раскрыла мужу все поведение молодого и старого Геккеренов по отношению к ней; последний старался склонить ее изменить своему долгу и толкнуть ее в пропасть. Пушкин был тронут ее доверием, раскаянием и встревожен опасностью, которая ей угрожала»[13].
Соллогуб пришел к Пушкину, когда объяснение состоялось – ближе к обеду. Поэт дописывал письмо к Хитрово - то самое, вызвавшее бурю эмоций у подруги поэта – поэтому принял молодого человека в кабинете. Заметив, что содержание пасквиля ему знакомо, Пушкин продолжил: