Последняя надежда

Он секунду колеблется, а потом кладет руку мне на плечо.

– Следи за запястьем, – говорю я, указывая на больную руку.

– Я должен взглянуть на него.

– Утром, – отвечаю я, потому что становится так темно, что едва различаю Мендозу.

Вообще-то, не хочу, чтобы кто-то касался моего запястья прямо сейчас, включая и меня. Это слишком больно. Я прислоняюсь к мужчине, и он теплый, как мой собственный обогреватель. Это очень мило. Почти не возражаю против дождя, холода и темноты.

Почти.

С наступлением темноты в джунглях становится тихо. Слишком тихо. Ненавижу это, поэтому снова говорю.

– Может, сыграем в игру?

– Хм-м?

– Да. Ты говоришь мне о себе то, чего я не знаю, а я говорю тебе то, чего не знаешь ты. Каждую ночь. И когда мы выберемся отсюда, возможно, мы будем друзьями, – я толкаю его здоровым локтем. – Хотя, честно говоря, я бы предпочла, чтобы мы ушли, как чужие, по той причине, что нас так быстро спасли.

Он хихикает.

– Я начну, – говорю я. – У меня глаза разного цвета.

– Я знал это, – его голос звучит мягко в темноте.

По какой-то причине чувствую, как краска заливает мне щеки.

– Хорошо. Я же говорила, что я модель рук, верно?

– Ты говорила. Продолжай.

– Хорошо, – пытаюсь придумать другой факт для своей игры. – Вот, один. Я потеряла девственность, когда мне было четырнадцать. Лагерь. Он был консультантом, и ему было всего пятнадцать. Все это было очень гламурно, когда я была ребенком, но оглядываясь назад, думаю, что это довольно глупо, – и слабо улыбаюсь при воспоминании о том, каким глупым и непослушным подростком я была. – Но у него были такие плавные движения. Даже спел мне песню Джастина Тимберлейка. После этого я попалась на крючок.

Он фыркает. Не могу сказать, забавляет ли его мой рассказ или ему противно. Думаю, я не стала бы винить его ни за то, ни за другое.

– Твоя очередь, – говорю я.

Мендоза молчит так долго, что начинаю сомневаться, будет ли он играть в нашу игру или нет.

Я барабаню пальцами по его груди, ожидая.

– Ну?

Он напрягается. После долгого напряженного момента он говорит, почти нехотя.

– Мои друзья зовут меня Раф.

Я закатываю глаза. Это то, что я получаю от него?

– Какой секрет, – сухо говорю я.

Он не отвечает. Прижатый к моему плечу, он снова весь напряжен. Неудобно. Интересно, у него опять эрекция?

Проведет ли он следующие несколько дней... Господи, пожалуйста, пусть это будет всего несколько дней... ему неловко рядом со мной. Думаю, нам нужно поговорить в открытую.

– Может, нам стоит поговорить об этом, Раф?

– Это?

– Ты знаешь. Годзилла.

Глава 10

Рафаэль

Интересно, сколько времени нужно, чтобы утопиться в дождевой воде? Или, по крайней мере, навсегда убить эрекцию. Если бы я верил во всевышнего, то заподозрил бы, что меня наказывают за какой-то дурной поступок, который я совершил в прошлом. Я сделал много из них, так что думаю, это карма, гадящая мне на голову. Это единственный способ объяснить, как я застрял в джунглях с самой горячей задницей во всем человечестве.

К сожалению, эта сексапильная женщина смотрит на меня, как на урода, которым я и являюсь, будто я могу причинить ей боль. Что я могу, но не собираюсь делать.

– Годзилла? – пытаюсь изобразить ухмылку, но, судя по ее растерянному виду, похоже, что я обделался. – У тебя богатое воображение.

Она хотела поиграть в какую-нибудь игру типа «никогда не было» в джунглях? Я мог бы с первой попытки превзойти ее. Никогда не высасывал яд паука из собственной ноги. Пить. Никогда не выслеживал китайского вора-убийцу в Санкт-Петербурге и не убивал его. Пить. Никогда не убивал Колумбийского наркодилера в его укрепленном лагере. Это было особенно сладко. Лейте в кубок.

– Хо-о-о-рошо, – говорит она, и видно, что она мне не верит. – Послушай, я не боюсь, что ты меня изнасилуешь. В конце концов, ты говоришь, что следил за мной, так что полагаю, у тебя было много возможностей, но ты просто не в настроении. И это хорошо. Очень хорошо.

Она делает паузу, и теперь, очевидно, моя очередь говорить.

– Мне это не нравится. Изнасилование, – уточняю я.

– Рада слышать.

Я слегка отодвигаюсь, но ее тело следует за моим, и несмотря на неловкость разговора, и ее очевидное отвращение к тому, что у меня в штанах, я возбуждаюсь... снова. Трусь затылком об дерево, будто острая кора может пронзить мой толстый череп.

Я в гребаных джунглях. Могу лишиться глаза. Мне нужно выбраться отсюда вместе с моделью, пока Дюваль и его маленькая армия не напали на нас и не решили убить посреди тропических лесов Амазонки.

Я должен быть сосредоточен на том, как можно лучше поспать, а завтра найти достаточно припасов, чтобы добраться до деревни, которая может быть в десяти милях вниз по течению или в ста. Вместо этого продолжаю думать о том, какие у нее мягкие руки, и несмотря на то, что влажность две тысячи процентов, и мы оба вспотели, как собаки, она все еще хорошо пахнет – женственно и деликатно, что невозможно.