Последняя надежда

Моя безостановочная эрекция от нее тоже не поддается объяснению. Конечно, у меня и раньше вставало, но не от одного взгляда на женщину. Когда-то я был вечно озабоченным подростком, и даже манекены в местном торговом центре поднимали моего бойца. Но с тех пор я провел много времени, выкидывая секс и женщин из головы. Нет смысла, если я ничего не могу с этим поделать.

Моя дорогая мать назвала меня убийцей прежде, чем я успел произнести первые слова. Я был результатом самого ужасного опыта, который только может испытать женщина. Съел свою сестру-близнеца в утробе матери. Чуть не убил маму во время родов. Мой гигантский член был доказательством моего проклятого существования.

«Тебе не следовало рождаться», – говорила она.

Возможно, она права, но ничего не могла поделать, когда аборт шел против ее религии. Так я и жил, но не проходило и дня, чтобы она не напоминала мне, что я – чудовище, созданное дьяволом. Я существовал только для того, чтобы причинять боль женщинам, и само доказательство этого висело у меня между ног. Еще до того, как я смог произнести эти слова, понял, мое собственное тело – оружие, созданное, чтобы причинять вред, калечить и убивать.

Я пытался. Черт, пытался сделать свою мать счастливой. Старался не обращать внимания на то, что происходило у меня в штанах. Пытался, но не смог, и доказал ее правоту. Я существовал, чтобы причинять боль женщинам. Поэтому держался от них подальше.

«Вот, тут-то я и ошибся», – заключаю я.

Слишком много времени я провожу с Гарсией и его людьми. Это единственный рациональный вывод. Где-то на этом пути я начал избегать женщин, и теперь первое изолированное воздействие одной из них заставляет меня шататься. Если бы я был дома, мог бы исправить это, взяв себя в руки – буквально – но знаю, лучше не стоять снаружи нашего убежища в кромешной тьме ночи с моим членом в руке, дергая его, пока дюжина хищников лежит в ожидании.

Ава снова ерзает, и я прикусываю губу, чтобы не застонать вслух.

– Так, кто же эти друзья, которые называют тебя Рафом? – спрашивает она.

– Ты не устала? Потому что я устал, – делаю вид, что потягиваюсь, чуть не сбивая листья с нашего укрытия.

Может, если она заснет, то и я смогу уснуть. Я служил в армии. Нас учили спать в любом месте, в любых условиях, независимо от того, жарко или холодно, или сколько вражеских артиллерийских снарядов пролетает над нашими головами. Я тоже могу проспать эту пытку.

– Мне немного холодно.

Она прижимается ещё ближе, и клянусь Богом, задевает рукой Годзиллу. Он ревет, пробуждаясь к жизни, и кровь приливает к моему паху так быстро, что я почти теряю сознание.

Я вскакиваю, прежде чем успеваю сделать что-нибудь безумное, например, схватить ее руку и прижать к себе еще крепче.

– Я найду тебе одеяло.

Она хватает меня за ногу.

– Ты сказал, что мы не должны выходить в темноте – это слишком опасно. Там кромешная тьма. Ты не можешь уйти.

Она права, но я должен что-то сделать.

– Я собираюсь отлить.

– Можно мне хотя бы взять твой нож? – боль и страх звучат в ее голосе.

Я провожу рукой по лицу. Моя пятидневная щетина может превратиться в бороду, если мы не выберемся отсюда в ближайшее время.

– Конечно, – снимаю пояс, снова прикрепляя нож к пряжке. – Не убивай меня, когда я вернусь.

– Не веди себя, как хищник, – парирует она.

Слишком поздно.

Я повторяю наши шаги сегодняшнего дня. Пилота собираются съесть сегодня вечером. Это просто факт жизни. Я должен спасти от него все, что смогу. Легко нахожу его и снимаю с него одежду. Белая рубашка – безнадежное дело, пропитанное кровью. Пиджак ненамного лучше, но сделан из приличной шерсти. Я могу взять нож и сделать полоски, которые мы сможем обернуть вокруг запястья Авы, если ей понадобится шина, хотя, судя по моему беглому взгляду, рука и запястье выглядят более ушибленными, чем что-либо. Наверное, чертовски больно, но если бы она что-нибудь сломала, то не смогла бы сделать и шага, чтобы боль не одолела ее.

В карманах у пилота два энергетических батончика и пачка жвачки. Я комкаю его носки, которые в основном сухие, и засовываю их в карманы. Единственная туфля, о которую Ава чуть не споткнулась, была слишком мягкой и поношенной, чтобы быть приличным оружием. Одежда девушке может не понравиться, но мы можем использовать ее для постельного белья.

Больше ничего не нахожу, даже его пилотского пистолета. Видимо, у него его и не было. Я немного отхожу в сторону, достаю член и мочусь. Мертвый пилот отлично справляется с моей эрекцией. Я вытираю руки об землю и нахожу мокрый лист, чтобы смыть грязь. Свернув одежду, я вытаскиваю носки и засовываю их в рулон.

– Это я, – кричу я, приближаясь.

Ава заходит в укрытие, и я ныряю внутрь, пряча свернутую одежду пилота слева от себя, чтобы она не заметила. Нет смысла ей беспокоиться об этом сегодня.

– Ты там что-нибудь нашел?

– Пару батончиков. Хочешь?

Чувствую, как она качает головой.

– Нет, – девушка колеблется. – Ты нашел это у пилота?

– Да. Лучше пусть они будут у нас, чем у кого-нибудь из обитателей джунглей.