– Нет, – отрезала мать. – Когда я забеременела тобой, я поняла, что твой отец не изменится и что я не хочу, чтобы мой сын вырос в таких условиях. Ничего не сказав Рамизу о тебе, я подала на развод и вернулась в отцовский дом, – увидев отупевший взгляд Хэнка, мама начала тараторить. – Я понимаю, что это было необдуманно, но ты должен понимать, что я была молодой, гордой и сильно обиженной. Я любила твоего отца, честно, любила. Просто он не был человеком, с которым мне стоило заводить семью, и как только я устала терпеть его выходки, я ушла и решила воспитать тебя сама.
– Погоди, то есть… он не знает?.. Не знает обо мне?.. – я всё ещё прибывал в шоке.
Мама стыдливо посмотрела в сторону и виновато покачала головой.
– Он много раз приходил, стучался, кричал, чтобы я вернулась… часто пьяный… но я не открывала. Я не хотела его видеть и уж точно не хотела брать денег его родителей. Со временем он перестал… потом прошло ещё немного времени, и он согласился подписать бумаги… Я слышала, что он уехал в другую страну и женился… – мама заплакала. – Эх, сглупила я тогда, Малик, сглупила… просто ты не знаешь… не знаешь, как мне было сложно… он был молодой, приходил пьяный и провонявший насквозь запахом духов… Я уже видела такое у своих подруг… родственников, и я… я…побоялась, что если останусь с ним, то он сделается ещё хуже, а я испорчу жизнь и тебе и себе, поэтому я и ушла… Не знаю, может мне и не стоило этого делать. Может мне просто стоило потерпеть? Многие ведь так и живут… – мама заплакала ещё сильнее.
Какая-то часть меня, точнее говоря, логичная и эмпатичная София понимала маму и её гордость, ведь всем было бы сложно мириться с постоянными изменами, но другая, более эмоциональная часть, хорошо помнила насмешки других детей из-за моих потрёпанных вещей и не хотела прощать матери её опрометчивый поступок.
«Она явно поспешила. Он мог бы измениться. Мог бы стать другим» – мрачным тоном мысленно сказал Хэнк.
«Ей было больно, – ответила ему София, сидя рядом со мной за барной стойкой в слезах. – Мама поступила так, как считала нужным. Не смей обвинять её, Хэнк! Она вырастила нас»
«Да, но она могла бы взять его деньги. Мы могли бы быть… мы могли быть как Орхан, – мечтательно ответил Хэнк, переваривая полученную информацию. – Богатыми… или, как минимум, обеспеченными…»
«Ценой её страданий?! Нет, Хэнк, это не жизнь. Прошу тебя, утешь её. Скажи, что всё нормально и что ты понимаешь» – попросила София и Хэнк понимающе закивал.
– Ма… ма… – почти шёпотом позвал маму Хэнк, взяв её за руку. – Не плачь, слышишь? Я тебя ни в чём не виню. Ты вырастила на… меня, как могла и за это я вечно буду тебе благодарен, – голос Хэнка звучал твёрдо и уверенно, несмотря на усталость, чувствующуюся в нём.
«Чёрт… нам же нужно забрать её слёзы, – вытирая собственные влажные щёки вспомнила София. – Хэнк…»
«Сейчас» – на удивление кратко и серьёзно ответил ей он.
Он встал, быстро подошёл к маме, согнулся практически вдвое и крепко обнял её. Она плакала и говорила что-то извиняющимся тоном, пока Хэнк продолжал обнимать её, не выпуская из рук. Нас замучила совесть, потому что он делал это по большей степени не для того, чтобы утешить её, а для того, чтобы её слёзы падали на его плечо.
Вскоре он разжал объятия и мама, шмыгая носом, сказала, что идёт умываться. Когда она исчезла из виду, Хэнк вытащил из кармана сосуд для второго противоречия, который, кстати, был куда меньше первого, после чего он подложил его к плечу и силой воображения выжил всю жидкость из рубашки, которую сотворил, чтобы притвориться мной. Слёзы послушно вытекли в сосуд, наполнив его как раз до той самой линии, обозначающей лимит.
– Странно. Такое впечатление… – подозрительным тоном начала София.
– …что Дамбл Дор точно знал, сколько именно слёз я получу от мамы? – закончил за неё я.
– Ага, – закивала она. – Даже не знаю, знал ли он, что твоя мама пустит достаточно слёз для выполнения задачи или… может, всё это никому не нужный фарс?.. – спросила она меня.
– Не знаю. Не нравится мне, что всё сошлось прям тютелька в тютельку. Слишком подозрительно, – я нахмурился и проверил время. – Времени мало. Возвращайся, Хэнк, нам ещё третье противоречие искать.
«Скоро буду, – Хэнк был молчалив, мрачен и задумчив. – Только с мамой попрощаюсь»
Вскоре мама вернулась. Её нос был красным, глаза влажными и опухшими, и она продолжала шмыгать носом. Мама виновато сутулилась и избегала глаз Хэнка, словно боясь увидеть там презрение, обвиняющее её в трудном детстве.
– Ма… слушай, прости, что я тебя расстроил, – неуклюже начал Хэнк, не зная, как подступиться к ней после столь тяжёлой беседы.
– Ничего, милый, – голос матери снова стал лёгким, как перышко и делая вид, что она прибирает дом, она махнула рукой. – Рано или поздно я должна была тебе это рассказать. Аллах бы не простил меня, если бы я утаила от тебя правду. Может, позавтракаем? Я купила свежий хлеб.