Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо

— Вам не с кем выпить. Когда пьешь в одиночку, не получаешь никакого удовлетворения, только зря отравляешь себя алкоголем. Если же выпьешь с кем-нибудь, вот тогда можно сказать, что действительно выпил, да и денег не жаль, даже когда приходится за всех платить. Вот вам не с кем выпить, а в эти минуты становится так одиноко и грустно, как никогда. Тут уж конец, печальнее ничего не придумаешь. Я-то знаю, мне объяснять не надо.

— Вы мне нравитесь, — сказал я. — Не многим людям на свете я мог бы сказать, что они мне нравятся. Налейте-ка еще.

— Теперь я угощаю, но для меня эта рюмка последняя. Нужно оставить местечко в желудке, впереди целый вечер. По вечерам здесь весело — того и гляди обсчитаешься, придется потом доплачивать из своего кармана. Да еще за всем успевай следить!

— Выходит, я должен пить один? Вы же говорили, что если пить в одиночку…

Он подмигнул мне.

— Видите двух девочек у бара? Очень рекомендую. С ними можно выпить.

Я повернулся, делая вид, будто оцениваю этих шлюх. Осмотрев зал, я остановил взгляд на столике, за которым сидела Моника с гитаристом.

— А та? — спросил я. — Кто это? Она с мужем?

— Какой там муж! — пренебрежительно бросил мулат. — Это наша baillarina[9], Моника Гонсалес. Огромный талант. Хотите посмотреть, как она танцует? Вот она могла бы с вами выпить. Вам с ней в этом деле не сравниться будьте спокойны.

— Вы думаете, она подойдет сюда?

— Si[10]. У нас с ней уговор, она присаживается к самым важным гостям. Тем более к иностранцам. Вы ведь не из Доминиканы? Хо, хо! Но испанский вы знаете, тут уж я ничего не могу сказать!

— Я временно работаю здесь переводчиком.

— Что вы переводите? С какого на какой?

— Да все что угодно. С разных на разные.

— Ну и как, выгодное это дело? Неплохо зарабатываете?

— Больше, чем в состоянии потратить.

— А латынь вы тоже знаете?

— Как же без латыни!

— А негритянский, африканский?

— Это моя специальность!

— Я пошлю ее к вам.

— Если ей будет неприятно, тогда не надо…

— Какое там! — пробормотал он и кивнул Монике.

Она зевнула, закуталась в темную кашемировую шаль и не торопясь, покачивая бедрами, направилась к нашему столику.

— Сеньор хочет с тобой поговорить, — сказал мулат, — Мне пора к гостям, да и на кухню надо заглянуть. Что тебе принести, Моника?

— Херес.

Мулат, отошел. Я заметил, что Моника чем-то озабочена или расстроена. Она уставилась прямо перед собой на одно из изображений Трухильо; казалось, никто и не просил ее подойти, и она продолжает сидеть у стены возле гитариста с огромной челюстью.

Я припомнил шифр Моники, который мне дал Бисли как опознавательный знак, и тихо произнес:

— РД 112С.

Никакого внимания. Я испугался — вдруг это какое-нибудь подставное лицо? Но необходимо было немедленно все выяснить, времени для исправления ошибок не оставалось. Я повторил:

— РД 112С.

— Cindado[11]! — сказала Моника. Мулат ставил перед ней бутылку.

— Не беспокойтесь, — сказал он, — После нескольких рюмочек Моника разойдется. Я знаю, так всегда бывает. Мужчина обычно робеет, если ему по-настоящему нравится какая-нибудь женщина; он боится рискнуть и десять раз продумывает каждое слово, прежде чем его произнести. Я-то знаю. А китайский вы тоже знаете?

— Своей бабушке я всегда пишу по-китайски.

— И она понимает?

— Нет, но ей нравится, как я пишу по-китайски.

Когда он вернулся к стойке, я сказал:

— Моника, меня прислали из центра. Дайте ваш адрес. Я должен встретиться с вами без свидетелей.

— А вам не дали моего адреса в центре?

— Нет. Только назвали кабачки: «Гавана» и «Аристос».

Она медленно потягивала херес, не спуская глаз с портрета Трухильо.

— А знаете, почему? Потому что он им неизвестен. Никто из вас не должен знать мой адрес, это было бы слишком рискованно. Я просила также, чтобы мне никого сюда не присылали. Что вам надо?

— Как звали приятеля Мерфи?

— Приятеля кого…?

— Вы прекрасно знаете, о ком я говорю. Вы были у этого летчика в «Космосе». Приятель Мерфи.

— Октавио де ла Маса?

— Давайте не будем вспоминать покойников. Вы знаете больше. — Она продолжала изучать лицо Трухильо.

— Он умер? Это верно?

— Да. Говорят, он покончил с собой после того, как убил Мерфи.

— Кому так сказали?.

— Так собираются напечатать в газетах.

— Откуда вы знаете?

— Не от вас.

— Я очень рада, что он умер. Вот был с-сукин сын… Вас не шокируют мои выражения?

Нет, такие слова в устах женщины, живущей среди самых низов предместья, меня не удивили.

— Дайте мне адрес невесты Октавио.

— Невесты?

— Может быть, жены или любовницы. Она была здесь с Октавио, еще одним летчиком и Мерфи в тот самый вечер, когда вы пошли с Мерфи в «Космос».

Она придвинула ко мне пустую рюмку.

— Ее зовут Хуана Манагуа. Адреса я не знаю.

Я наполнил рюмку и подал ее Монике.

— Мне необходим ее адрес.

— Думаю, вы найдете его в телефонной книге. Хуана Манагуа.

— Так как же все-таки зовут приятеля Мерфи, того, который был с ним в «Гаване»? Вы сами сообщили нам, что сидели тогда вместе.

— Хулио Руис Оливейра.

— Адрес?

— Авенида Сан-Кристобаль, четырнадцать или шестнадцать. Запомнили? Хорошо. Теперь ответьте на мой вопрос: где вас можно найти?

— Неважно. Я еще приду к вам.