Последняя осень. Буря (СИ)

Эмилия свалила все на болезнь, закуталась в плед и притворилась задремавшей. Ангелина, будто няня капризного ребенка, окружила ее заботой. Маша погрузилась в тягостные размышления.

С семинаров по уголовному праву она помнила, что наказание выполняло роль возмездия. Много веков назад древние люди практиковали кровную месть, отнимали жизнь за жизнь, отвечали злом на зло. В современном мире все усложнилось, однако в человеке сохранилась жажда справедливости. Фактически и Эмилия, и Маша преступили закон, стали опасными для общества. Намеревались ли они прикончить Глеба и Артема? Нет. Раскаялись? Определенно. Если бы одна преступница выдала другую, искупило бы это ее вину? Вопросы будто затягивали в пучину отчаяния. Сокрыть преступление значило бы навсегда уничтожить ту часть себя, которая стремилась помогать и защищать. Но стоило сообщить правду – испортилась бы судьба девушки, совершившей то же, что и сама Маша.

Повеяло холодом. На пороге возникла ошарашенная Вика, схватила Машу за руку и поволокла за собой, выпалив:

– Настька совсем рехнулась.

– Что произошло?

– Наглоталась таблеток. Зовет тебя, больше никого не подпускает. Сделай что-нибудь!

Глава 10. Трудное решение

Маша думала, что ее жизнь – комедия с вечными передрягами, странноватыми знакомыми и нелепыми ситуациями. Однако реальность подсказывала, что это была трагедия. И вот она стояла в комнате, залитой не по-зимнему ярким солнцем, судорожно пыталась сообразить, как спасти Лебедеву.

Встревоженная Настя сидела на кровати, завернувшись в покрывало, словно гусеница в кокон. Прогнав рыжую, она потерла ладони, ссутулилась, произнесла:

– Мне проще выговориться постороннему, чем близкому человеку. Яна и Вика, стервы, поглумятся, Злата пожалеет, а ты… – она усмехнулась. – Просто послушаешь, потом пойдешь по своим важным делам, забьешь на мои проблемы. Сейчас мне нужно равнодушие. Позвала бы Леню, но он, наверное, будет нудеть.

«Она странно себя ведет, – заметила Маша. – Препараты уже действуют?» Настя зевнула, почесала нос, спросив:

– Ты когда-нибудь любила?

– Эм, да.

– Сильно? – допытывалась Лебедева.

Маша кивала, ведь даже в период расставания с Марком втайне знала, что испытывала к нему, просто боялась признать очевидное.

– Я тоже, – всплеснула руками Настя. – Люблю до безумия. Иногда совсем с ума схожу, делаю что-то, а потом… сожалею. Очень-очень.

Она ущипнула себя за щеки, тряхнула головой, постучала по стене, натянуто усмехнувшись:

– Как думаешь, я стану привидением? Буду тут носиться, приставать к строителям, потом к вожатым и детишкам. Про меня сочинят страшилку. Что лучше звучит: «Жуткая Настя» или «Ревнивая Анастасия»?

Маша растерялась.

– Точно, оба варианта – дерьмо. Эх, почему мне запрещали ругаться? «Дерьмо» – забавное слово. Бедная мама, она не вынесет… Знаешь, если что-нибудь повторять много раз, то значение потеряется. На тридцатом счете «Любимый» станет набором букв, лишится всякого смысла. Можно сказать, умрет. Ох, мой дорогой Глеб.

Маша прятала страх, понимая: «Она неадекватна». Спорить с девушкой в подобном состоянии казалось совершенной глупостью.

– Зато теперь он с той самой, – поморщилась Настя. – Единственной, идеальной. Пусть летают и радуются, пока могут. Я достану их в загробном мире. Глебушка принадлежит мне. Так было, есть и будет.

– Он же не вещь, – вырвалось у Маши.

– Жаль, – взгрустнула Настя. – Он мне нужен! Я ведь предупреждала, чтобы к нему не лезли, но та сучка… Жирная идиотка… Мне даже стыдно. Она ведь могла дожить до старости, а теперь мертва…

– Кто? – похолодела Маша.

Настя неопределенно взмахнула рукой.

– Я же намекала Глебушке: «У тебя сегодня странный аромат. Что за парфюм?» Он отнекивался, думал, забуду… Я отомщу за предательство… Не смогу и не захочу наказать его, а вот гадину вполне… Индийские благовония, ну-ну. Китайская подделка! Что он в ней нашел?

Маша приложила немало сил, чтобы собрать бессвязный поток в нечто осмысленное. Речь Насти напоминала артхаусные фильмы, которые хвалили критики и интеллектуалы, а обычные люди считали полным бредом.

– Ты про Эмилию? – ахнула она, вспомнив ароматические палочки.

– Угу. Я сразу узнала дешевый химозный запах, оцепенела… Фигура такая же, как на нюдсах, но главное – имя. Глебушка говорил, что задерживается из-за бизнес-партнера, которого звали Эмиль. Понятно, чем они занимались. Тварь его увела, но я, – голос дрогнул, – все спланировала, причем за пару минут. После сеанса, пока свет не включили, раздобыла пакетик с соленым арахисом, как могла, измельчила, подсыпала ей в чай, испугалась, что поймает. Та выпила, не поморщилась. Только вкус отметила, идиотка.

– Вот почему чай был соленым, – оторопела Маша. – Ты ее чуть не убила!

– Теперь уйду сама, – усмехнулась Настя и потрясла пустым блистером. – Разлучу их даже после смерти.

Хохот стал надрывным, сменился плачем.

– Мне очень жаль, – пролепетала она. – Эмилия этого не заслужила. На меня иногда находит… Если бы только все можно было изменить… Я ни за что бы…

– Она жива, – сказала Маша. – Тебе повезло.