Последняя пастораль

Это все островные мои чувства и мысли, здешние, теперешние. Но есть еще и прошлые, воспитанные, во многом книжные. Мир двигался, усложнялся – и белый и цветной. А менять ничего не хотелось, так это было привычно.

В нас камнем никто не кинет. Не мы изобрели дискриминацию черных. Наоборот. Настолько наоборот, что возможны были, случались с нами такие вот нелепости.

Полная беловолосая дама, одна из наших, прямо в римском аэропорту, как только увидела чернокожего, сразу полезла в сумочку, извлекла бордовый значок, повертела, изучая как его прикреплять, и устремилась это сделать – приколоть к лацкану превосходно сидящего на чернокожем ослепительно белого костюма. Возникла непонятная какая-то борьба, мельтешение рук – белых, темных. Проще говоря, было яростное отпихивание темными мужскими благословляющих на братство белых женских. Мы еще увидели уносящиеся по перрону белые туфли, белые штаны и бегущих следом двух типов, клерков с виду, белолицых, возмущенно оглядывающихся. Встречавший нас земляк пояснил безнадежно-устало, как бы в сотый раз: «Ну зачем же вы сразу так? Это же американский миллионер!»

А что, если рассказать историю эту нашему цветному американцу!

Он слушал неожиданно серьезно, внимательно.

– Что я не миллионер – это уж точно. И вы, как я догадываюсь. Но вот в чем ирония: вы, белые, эту бомбу придумали и сами себя первых извели. А заодно и всех остальных, желтых, черных полосатых. (Впрочем, и у них кое у кого тоже было что швырнуть, добавить в общий котел.) И снова в выигрыше оказались вы. Вас – две трети теперь. А я – лишь одна треть. А было наоборот

И только здесь он привычно зашелся смехом.

Вот они, проклятущие, снова за ночь их выперло, ступить некуда! Под ногами даже хлюпает от раздавленной грибной сырости – прямо какое-то цветочное болото. Я, отступив, принялся сбивать желтые жабьи головы. Ногами сдвигаю весь этот ненужный «сенаж» к ущелью, показываю Третьему: мол, давай помогай.

А он вместо этого по-утреннему потянулся, повертел руками как мельница, и снова смотрит на меня непонимающе. Ладно, справлюсь один. Он принимается рассказывать мне, какие тренажеры установлены в их аппаратах, интересуется, как занимались физкультурой мы.

Я все же подал ему свой вращательный агрегат (коса вся в молочайной слизи, липкой, чернящей руки).

Он инструмент взял, разглядывает: что за штуковина, зачем она? Попробовал вертеть не очень умело. Вопросительно посмотрел на меня. Я показываю на высокий ковер из цветов, а он все валяет дурака, будто не понимает или не видит. Но меня уже прохватил холод: а что, если их и правда нет? Не только запаха, но и их самих?!

– Да вот же! – прошептал я как крикнул, ковырнул ногой скошенное.

Забрал у него косу, и мы уселись на камни. Словно ничего не было, не произошло. Он, видимо, так и считает, ничего не понял, а во мне как будто что-то оборвалось. С трудом доходит, о чем он рассказывает. На ладонях каучукообразные липкие катыши, я их перетираю в пальцах, соскабливаю камешком (вот же, вот же они!). О чем он там толкует? А, об этой нелепости: ядерная засада, аппараты «последнего удара», «возмездие» – кому и за что собирались мстить? Недобитым обезумевшим живым существам, последней «биологической массе», когда уже нет принципиальной разницы между насекомыми, зверюшками, людьми!..

Возмездие настигло нас самих, громовое:

– Ах вы подлецы! Вот вы кто! Если я верно поняла, где-то еще летают и плавают ваши эти... И должны еще раз выстрелить.

Мы обернулись испуганно: Она стоит и, кажется, не замечает, что неодетая (костюм свой смяла в руках), глаза мечут искры.

– Гады вы, вот кто! Недобитые.

– Приказ такой,– виновато смеется Третий,– мы люди военные. А недобитые потому, что еще не выполнили приказ.

– Господи, и мне с вами тут быть! А еще эта гадость!..

Как я обрадовался Ее брезгливому движению, знакомой гримасе в сторону цветов! Она их видит, мы двое видим, все есть, ну а что с ним – это его забота.

Через десять минут мы уже весело дурачились по дороге к водопаду. Она привычно «подъезжала» на мне, внезапно повисая кошкой, нет, ни разу не ошиблась и не бросилась ему на шею. А что, полетать бы на таком «дельтаплане»: плечи, торс! Он смешно и опасливо сторонится, Она это заметила – теперь-то и жди, выкинет какой-нибудь фокус. Нате, мол, вам и разбирайтесь!

Наперебой обыгрываем тему о женщинах-инопланетянках. Женщина не коренная землянка, она сброшена к нам из Космоса или вытолкнута из антимира. А может, по женскому любопытству, сама явилась. Ну а мы – коренные, аборигены-обезьяны, женщине ничего не оставалось, как поднять нас до своего уровня, очеловечить. Хорошо бы и нас, вояк, очеловечить!

– Малоинтересное занятие.

Она критически оглядела нас, тряхнула волосами и ушла вперед. Бросила через плечо:

– Вам надо еще родиться. Я еще подумаю, надо ли это делать.

И вдруг остановилась на крутом спуске, повернулась к нам.

– А помнишь...