Последняя патриотическая

Вот позади село, и уходит к укропам пустая лесная дорога. Осенний холодный лес с бурой опавшей листвой, рыжий вблизи террикон, насыпи щебня с ржавыми рельсами и ржавые железные лестницы шахты. Где знать бы как встретят лихих незваных гостей…

Пока дошагали, сдул ветер туманы, и в белый день лезут на шахту три ополченца: Тихий, что зажигается на опасность, Арчи (сам Бог приказал командиру) да Ива, что никак не израсходует счастье. Остались в заслоне под терриконом двое других: Ангара (потом сложит реквием) да Лекс – глаза всей разведки.

Трое, обходя шахту, забрели в огороды, как козел по капусту. Да собран давно урожай. На земле только иней с лохмотьями сохлой ботвы. Замельтешили меж грядок, нырнули за плетень. Сидят, согнулись, зыркают по округе. Да сиди не сиди, а впереди шахта. Совсем близко, а не подойти согнувшись: пристрелят. Только в полный рост. Наглость – вечное счастье.

– Играем в открытую, – встает Ива, отряхивая колени. – В честной борьбе побеждает жулик.

Идут, раздобытчики… В лоб против всей Украины. Шлеп, шлеп – прямо на шахту… В желтых широких «горках» средь желтой травы, все щуплые да низкорослые; автоматы, как рыбацкие весла, торчат в обе стороны, в глазах – туман, а в головах – вулкан. Обдерут нынче, как липку на лапти!..

Да ничего, дошлепали без убытка. И – шмыг во двор. Сидят меж бетонным забором и электрической будкой, водят ноздрями. А мимо – то тут укроп, то там сразу двое… Ходят по двору словно на именинах: руки в карманах, оружие за спину. У кого во рту семечки, у кого перегарчик – у элеватора шатает ветром бойца. Да всё где-то в стороне, не стянуть никого. Сиди, пока самого не вытащат из-за будки или не станешь сосулькой.

Только собрались выскочить, блохою запрыгал на месте Арчи. У командира разведки трещит за пазухой телефон – модная мелодия девяностых «Что такое осень?…» Вырвал его из кармана, как из груди сердце: «Алло!»

С той стороны два орла его – Чибис и Фокс. Сидят в пансионате, балуют с тоски: «Командир, выдай нам сигареты! Где они у тебя?» Арчи и не ответил, плюнул в трубу: «Пошли на хрен!» – и обратно руку за пазуху.

Сидят все трое, переводят дух.

– «Что такое осень…» – качает головой Тихий. – Ну, сучьи коты.

Только собрались выскочить, Арчи как кобру голыми руками схватил – снова скачет под музыку «Что такое осень? Это небо!..». Рванул вместе с карманом. Вот он в руке, телефон. «Что?!» На связи те же, Чибис и Фокс, скучают без командира. «Нет, ты нас на хрен не посылай. Ты нам скажи: где у тебя сигареты? Нам же курить надо.»

Под терриконом в пролеске двое других. Лежат как раньше в Чечне в таком же заслоне. Лежат, и зубы от холода склеились, и не Чечня вовсе. Не чувствуешь себя ты военным. Нынче во всех местах на военных открыта охота. И ты пришел сюда партизаном, боевиком – главным охотником.

Залезли в кусты, лежат у тропы, стучат зубами о землю. В пролеске шалят сквозняки – ледяной ветродуй со своими братьями-сорвиплатьями. Вокруг черные кривые деревья, с которых – та-та-та! – трещат как пулеметы сороки да мерзлыми кусками за шиворот падает лед. И кривой террикон с недосыпанным боком над головой. Еще и тропа петляет, как пьяная, не разглядеть, кто идет… Весь лес наперекосяк!

– Черт на нас смотрит, – тихо поднимает оружие Лекс.

Он сидит на коленях, затылком к стволу, и целит в кусты у края дороги. В такой бурелом, где и черта не разглядеть!

– С бородой он. Прямо на нас пялится. Видишь? – шепчет он, не отрываясь от бурелома.

– Не вижу, – как потерял зрение Ангара.

На то он и Лекс – глаза всей разведки.

Просидели так, метясь в кусты, пару минут. Какой тут мороз – пот вылез на лоб. Да нет никого там. Одни привидения.

Сидят в ямах, разминают глаза: один в террикон, другой на тропу. Уже три часа, как пропали товарищи. И ни писка, ни свиста. Лишь ветер тренирует силу в ветвях, да нехорошие песни слагает он в вышине: то ли что-что гремит, то ли где-то стучит.

– Будто БТР гудит, – встает в свою очередь Ангара – уши заслона. – Точно БТР завелся! Если поедет – за нами. – подтягивает он ближе гранатомет.

Сидят молча, только переставляют под собой отмороженные колени горе-разведчики. У одного трещит в ушах, у другого – горит в глазах.

– Кого видел-то хоть? – отвлекается от своих «бэтээров» Ангара.

– Мужик какой-то стоял.

– Видно, и вправду черт приходил.

На шахте в крысином углу трое ждут выхода на бал. Прокрались вдоль забора, сменили позицию. Рядом казарма, заложены окна мешками с песком, торчит из проема черный железный ствол, да спиной к ним сидит часовой. Арчи настроил себе тепловизор, шарит им в каждой щели. В вышке шахтенного ствола мечется птица, носится белым пятном.

– Наблюдатель! Вот что за птица! – уже решил он, кого будет брать.

Тихий внизу, как пес у ворот, Ива и Арчи пешком поднимаются вверх. Шлеп, шлеп – навстречу украинской пуле. Вокруг синий шахтенный мрак, гулко стучат по лестнице шаги, и с каждым сильней обрывается сердце. Такая хандра, хоть ступе – ни считай!.. Сто тридцать восемь, сто тридцать девять… Сколько еще? Когда оборвется твой счет?…