Последняя патриотическая

И в эти же дни Сочи с Сарматом явились уже в Песках – как воскресли из небытия. Оба в лохматых казачьих папахах, и оба какими-то самозванцами в исторических должностях. Сочи признался: «Я командующий фронтом! У меня в подчинении те и те! – Признался, а после вздохнул: – Только они меня ни хрена не слушаются…» А Сармат – «командир российской бригады» – по старой привычке орал на бойцов.

– Почему не убили тогда? – спрашивал я после Орду.

– Я правда не мог, – не обманывал он. – Я собирался, да каждый раз рядом кто-то вертелся. Свидетели лишние.

Эти два выродка в январе пятнадцатого собрались устраивать штурм украинских Песок. Приехали на позиции ополчения, нашли казаков и там, объявившись генералами Батьки, главного казачьего атамана республики, рубанули сплеча:

– Батя сказал: брать Пески! Всех в бой!

Им тамошний казачий командир, россиянин:

– Это на смерть?

Но Сочи уж след простыл: отдал приказ – и бежать, пока не стали с ним разбираться. Но остался от «Генерального штаба» Сармат, и при нем начали разбираться.

Командир созвонился с «Востоком», с позицией «Вольво-центра» (дорога на Пески), похлопотал за своих казаков:

– Мои на Пески попрутся – никого не пускать!

Потом сразу в штаб Бате:

– Ты давал приказ Пески брать?

– Давал, – гудел Батя. – Сочи давал. Сочи сказал: «Могу завтра же Пески занять, у меня силища – во!» Я ему: «Ну занимай, если можешь».

Так всё прояснилось с Сочи. Осталось решить с «командиром российской бригады» наркоманом-барыгой Сарматом.

– Ну, где твоя героическая бригада?

– В Ростове-на-Дону разгружается, – ничуть не смутился Сармат.

Ладно. Подвели его к карте:

– Показывай, как брать будешь?

Сармат потрогал карту, пошуршал и потыкал, провел по ней пальцем черту:

– Короче! Нам всюду хана! Надо наступать!

Звонит им Батя:

– Сворачивайте свое наступление…

Носит же земля таких вот чертей! Где они сейчас? Говорят, живы.

В феврале наш отряд с бойцами «Би-2» запирал «горлышко» окружения Дебальцевского котла – Логвиново. Где на их полсотни стволов шли танками и пехотой кадровые украинские батальоны. И снова, как в Весёлом, сами сгорали в огне.

И вот наступил второй «Минск». И разорвал в клочья Макеевскую отдельную сотню. Потому что отнял у нее войну. Потому что бои за Дебальцево наконец поставили точку в истории донецкого ополчения, которое показало способность воевать лишь во время войны и которое превращалось в банду, разлагалось от тоски, водки и мародерства при самом худом перемирии.

Так это те, кто малость, да воевал. Было и такое ведь ополчение, что только на блокпостах «лазить по бардачкам» да орлами в тыловых городах, а кого ни спросишь, каждый: «Я из разведки!» А вот подкатывал к городу фронт, и в форме разведчиков они уже первыми стояли в очередях на границе с Россией.

– Куда летите, герои?

– Так ведь отступаем!

– А куда отступаете?

– В Челябинск мы едем…

– Что ж так глубоко отступаем?

Это тоже горькие и постыдные страницы Донбасса. Которые не вырвать, не сжечь. Которые нельзя замолчать.

Я видел лохмотья от нашего «Беркута» летом пятнадцатого. Это был не отряд – пара десятков выцветших привидений, не знающих, кто они здесь.

Победители Дебальцевского котла сами им были побеждены. После Дебальцева пришел конец всем этим отрядам, год топтавшим здесь землю. Дебальцево поставило точку в этой истории. Полетели на землю все вывески и гербы, покатились короны ханов и атаманов, вцепившихся в ополчение. Но те, кто желал служить дальше, вошли в вооруженные силы республик. В армейские боевые бригады.

– Вы предали «Беркут»! Предали казачество! – говорили тем, кто ушел из отряда.

– Это вы предали. Мы оружие не сложили, – верно тыкали из бригад.

Макеевская отдельная сотня – наш «Беркут» – закончила свои дни близ Горловки, в деревне Кондратьевка, куда причалила после победы в Дебальцеве. Закончила поучительно и символично – в доме для престарелых, где однажды и навсегда выделили ей угол погреть свои кости. Из которого за весну утекли все бойцы: кто в боевые бригады, кто в вечную самоволку, кто-куда ноги несли. Бежали, только б подальше от Кондрашки… Отвяжись, плохая жизнь, привяжись хорошая.

А еще в мае пятнадцатого народная власть Донецкой Республики разогнала всё казачество. Кому ультиматум, а у кого силой отняли оружие. Полетели наземь черные донские папахи. Полетели от новых ветров, да порой заодно с головой.

К лету из обезоруженной Макеевской сотни остались в Кондратьевке десятка два привидений, а с ними и командиры – Север да Карабах. Кондрашка свела их с ума: Север назначил себя командиром батальона, присвоил себе полковника, а сына Малого поставил своим заместителем, присвоив ему майора. Карабах стал директором этого дома престарелых с единственным в нем стариком.