Последняя патриотическая

– Выходили из окружения, подбили при отступлении, – озвучил Ива официальную версию. И покатил в госпиталь выздоравливать.

– Да я его стрельнул по пьянке, – чуть позже опроверг это Док.

В отряд Ива уже не вернулся: Орда обещал за эту историю засунуть его под топор. Из госпиталя Ива попал на «Семерку», стал там заместителем Сочи. После захвата «Семерки» подался в Луганск, потом в какую-то ЧВК, потом дальше за приключениями, и так пропал для всех нас.

– Где он? – спрашивал я Орду.

– Для меня больше нет такого бойца – Ивы. Он умер там, еще в Марьинке. При ранении в руку. Не говори мне о нем, – так и не простил ему это Орда.

Док. Начал в Аэропорту, был в Весёлом, участвовал в штурме Дебальцева. Потом пришел второй «Минск», и стала тоска воевать. А мирно жить уже и невмочь.

Док расстался с республикой, записался в одну ЧВК, стал ждать отправки на юг. В Чечню – по приказу, в Донбасс – по совести, а в Сирию – за деньгами. Вот и вся жизнь.

– Че там, медом намазано? – спрашивали мы из Донецка.

– Деньги нормальные платят. Пока молодой, повоюю, – ленился он объяснять.

И вот съездил в Сирию, вернулся со своими копейками, быстро потратил да снова туда.

– Тут не Донбасс! – слал он по интернету из желтых пустынь кадры Третьей мировой.

И мы только присвистывали, глядя на апокалипсис.

А потом Дока убило: в марте шестнадцатого разнесло на фугасе в каком-то ауле. В том самом месте, где «деньги платили нормальные». Было ему двадцать восемь лет. Жил он в Челябинске. Не женат, детей нет. Идеальное мясо для мясорубки. «Поминальные» от ЧВК выданы матери.

Прощай, Док. Прощай, Ватсон. Прощай, Рома Анищенко. Ты был добрый, и это главное, что осталось теперь вспоминать.

Шайтан.

– Ты про меня не пиши! Чем меньше людей будет знать, что я существую, тем дольше я проживу! – вечно жужжал он над ухом, проведав про книгу.

– Так я ничего плохого не буду, – старался я вспомнить плохое.

– Это значит, что ничего хорошего, – сразу угадывал он.

– И о мертвых правду, Шайтан! – знал я, что всё напишу.

Он уезжал из республики в конце четырнадцатого года. Протолкался дома лишь пару недель, да дернули черти обратно.

Шайтан освобождал Углегорск, благополучно дожил до победы в Дебальцеве, да вот на ровном месте вляпался в грязь. В Чечне был сапером и здесь по привычке прилип к взрывчатке. Шайтан разбирал патрон ДШК, когда тот взорвался. В госпитале отрезали кисть левой руки и вынули левый глаз.

Вернулся в Россию, долго доказывал свою инвалидность и с помощью общества получил третью группу. Почти ни с кем не общается.

Да мы не в обиде, Шайтан. Мы помним тебя и всё понимаем.

Орда. Прошагал Весёлое и Дебальцево, хорошо послужил и потужил в армии двух республик. Были у него Афган, и Чечня, и Осетия, и вот на старости лет занесло в Донбасс.

В мае пятнадцатого областью Войска Донского Орда был приговорен к расстрелу по доносу своих бойцов. Вызвали в казачий штаб в Донецке по надуманному предлогу, а там поставили у забора вместе с товарищем, ополченцем Уралом, кого за компанию, и зачитали расстрельный им приговор: «За подрыв казачьего духа в войсках…»

– Называл казаков трусами и мародерами? – спросили у стенки.

– Еще как называл! – прямее стал у забора Орда. – Называл тварями и мерзавцами. Не хотели у меня идти в бой. Я им: «Вы нечисть! Вы же за свою землю воюете! Вперед!» Бесполезно! С позиций сбегали. Под Дебальцевом рота Севера взбунтовалась в окопах, оставила передовую и двинулась в тыл. Мы с Синим встали с пулеметами и били им под ноги: «Назад!!! Туда! В окопы! Там – ваша Родина! Застрелю!!!» А они мне: «Два месяца там! Нам Север ни рубля не дал, нам жить не на что. Ты тоже пойми!» На меня те доносы про «трусов» и «мародеров» не казаки писали. Казаки в бой шли нормально. А писала нечисть и твари, что спрятались в казаках.

– Расстрелять! – утвердили ему приговор. – Собрать пока желающих на расстрел.

– Парня-то отпустите. Он ни при чем, – кивнул старик на Урала.

– Покурите, пока добровольцев найдут…

Пока собирали команду, некий Ирбис успел бросить Бате за приговор: «Они ж россияне! Кого расстреливаете?»

Это спасло.

Последний раз я видел Орду летом шестнадцатого. Уже не в армии, а в тяжелом запое, в освобожденном им же Дебальцеве.

– Ну что. За Россию? – гляжу я на поднятый им стакан.

– Россия много раз меня оставляла. И много у меня отнимала.

Не вышло у него молча попить.

– Так то ж не Россия, – сижу я напротив, сам в федеральном розыске в этой России. – Это же люди такие. Что прикрылись Россией.

– Орда, хватит уже, – забирает стаканы Зем.

– Это ж не вылечишь, – поясняю я Зему. – Жизнь еще идет, а судьба уже кончилась.

– Слышь, Ангара, – встает из-за стола совсем тяжелый Орда. – Домой поедешь, Оби от меня поклонись. Мне с ней не свидеться.

Через месяц я катил автостопом Донецк – Красноярск. Шофер растолкал меня на середине моста:

– Вон она, Обь! Че хотел от нее?

– Царский поклон передать…