Последняя Патриотическая (СИ)

...Днем в гостях у Японца братья жены: Полоз, Мясник. Оба из ополчения, из Славянской бригады. Оба здоровые и лобастые, сели перед окном - комната в тень. Воюют еще со Славянска, один местный, другой с Белоруссии. Стукнутся кружками, проглотят, стукнутся лбами - искры из глаз. На столе в луже разлитой водки плывут огурцы, столбиками консервные банки гречневой каши. С той стороны стола держат руками пьяные головы Синий с Японцем. У обоих на лбах шишаки - прикладываются к их лбам после кружки братья. У самих хоть бы хны - хоть молотом между глаз бей! Снова за кружки, и снова тянется через стол Мясник. Синий - лоб в шапку. "Не пройдет!", - сбивает её Мясник и лбом - бам!..

Японец, у кого лоб покрепче, но пока еще не встали на место глаза, - сидит против Полоза - тянет Синему мокрое холодное полотенце:

- Ты - дебил с припаянной головой, прихваченной электродом по дереву. Она у тебя не может болеть...

Я всё застолье едва уклоняюсь от лбов:

- Я - поэт, мне нельзя по голове бить - рифма собьётся...

Да вот напились до отказа, да вот уж веселье потеснила хандра. Уже не бьют лбами, а молча льют в кружки братья.

- Я же читал тебя, Артура Черного. Ты ж - участковый из Грозного. Как сюда принесло? - держит на столе Полоз огромные лапы с мокрыми рукавами.

- Чечня теперь - прошлый день, - даже не сравниваю я две войны.

- Напиши про это, писатель!.. Про Донбасс. Как мы стояли здесь. Как много... - поднимает он руку, и бежит со свитера водка.

- Погибло прекрасных сердец, - заканчиваю я за него, как поэт.

- Да! - вскакивает Японец. - Да! Про парня напиши из аэропорта. Который перед смертью своей кровью написал на "Метро" слова: "Я люблю Россию". Не маму, не жену, не детей. Руку в рану макал и писал на стене. И умер он там. И было это еще в мае, еще в первый штурм. А звали его Андрей.

- Мы же не за себя пошли! - продолжает мне Полоз. - Мы за Россию пошли! За Путина! И если б Россия не помогла, нам бы конец здесь. Ты, как думаешь, писатель, нас Россия сливать не будет? Ты, Путину передай, ты же - писатель, ты же ведь можешь, что мы тут все за него ляжем! Ты передай, чтоб он своего человека прислал, за кем мы пойдем. Мы же не за ДНР, или ЛНР воевали. Нет! За Новороссию воевали! Вот она! - поворачивает он палец в окно, где тонет под снегопадом Донецк - будущий Грозный из пепелища прошлых миров. - Вот она, здесь - Новая Россия! Мы своей кровью её отстояли! Стоит, не согнется. Вся Украина шла сюда, на этот клочок земли. И что? Дошла? Надорвалось здесь тупое кастрюлеголовое быдло. Это ж не "беркутам" в спины стрелять на Майдане. Это - Донбасс! Здесь ни чьей спины не увидели. Все поднялись! Шахтеры, строители, милиционеры, менеджеры... Мы здесь их так встретили - на кладбищах не забудут! Мы в лоб шли на кадровые украинские батальоны. С дробовиками, с винтовками, с оружием Второй Мировой. И мы брали эти батальоны!.. Слышишь, писатель, брали их! Танки руками опрокидывали!.. А на Саур-Могиле? - поворачивает он к Мяснику бычью шею. - Помнишь?

- Помню, - да, разве забудет такое Мясник.

- Шла колонна на нас - восемьдесят семь единиц техники: танки, "Саушки", "Грады", "Зилы" и "Камазы" с пехотой... И нас сорок восемь человек. Только два ДШК и два гранатомета РПГ-7В. Я в рацию передал: "Значит будем умирать". Подпустили колонну поближе, и встали перед ней в полный рост. Я даже с плеча гранатомет не снимал, мне только выстрелы в него успевали забрасывать. Руки о деревяшку обжег. Били мы по всему... Там не колонна - земля под ними горела. И бой был в час или меньше. Так мы даже не видели, чтобы по нам в ответ кто-то стрелял. Стояли в рост и били их там. А они просто бежали, из люков выпрыгивали, шкуры свои спасали...

Но даже разобьют нас в бою, останемся живы - мы в лес пойдем партизанить... Да, как дома сидеть, когда в Россию стреляют?!. У нас и так, девять из десяти дома сидят - диванный спецназ! Лишь каждый десятый воюет. Знаешь, почему, писатель? А потому что русских уже не осталось! Я, ты, да те, кто с нами - вот всё! Кончились русские! - сверху вниз, в лужу на столе втыкает он палец.

Мне б выйти отсюда - записать, пока не забылись, слова. Да разве повторятся еще такие минуты.