Последняя песнь до темноты (ЛП)

Дом был слишком тихим. Так было у Рианны после того, как Лин ушла. Дариен, Нед, теперь Лин, и хуже было, потому что отец Рианны отдалился, затерялся в своем мире. Странные люди приходили к ним домой ночью и быстро уходили. Рианне не давали их даже мельком увидеть.

Только раз за последний месяц лета отец заговорил с ней по делу, сказав:

— Думаю, в этом году мы отправимся на юг раньше. Что думаешь?

— Не знаю, — сухо сказала она. — Аван, в чем дело? Я не понимаю.

— Ни в чем, милая, — он выдавил улыбку. Это и указывало, что что-то не так, но, пока она пыталась вытянуть причину, он лишь шире улыбался и говорил вышивать. Рианна пыталась выпустить злость, и ей повезло, что у нее был кинжал и камни, которые она поднимала каждый день в саду, с интересом и удивлением глядя на мышцы, что стали сильнее на руках.

Ее клинок летал раз за разом, отражая ее мысли. Она злилась на отца, Дариена, Лин и даже Неда. Удар, которому Лин ее научила, подходил к настроению Рианны, и она отрабатывала его снова и снова. Запястье болело к концу дня, и она купала его в теплой воде и уксусе. Она читала книги поэзии, но они стали злить ее. Все было хорошо у поэтов, которые бродили по городам, описывали приключения словами и музыкой. Она могла написать только нечто бесформенное, яростное. Без музыки.

«Позволишь ли ты мне дальше мечтать о тебе?».

Записку передал Рианне высокий добрый поэт Хассен после конкурса. Последние слова Дариена перед тем, как он пропал из ее жизни, возможно, навеки. Мечты ей не помогали. Она лежала без сна, говорила с ним в голове. Ей надоело мечтать.

* * *

Купить напиток стало сложнее. Если кто спросил бы у Марлена Хамбрелэя, что изменилось после победы, он бы отметил сухость. Стоило ему войти в «Кольцо и Бутыль», все разговоры затихали. Он ощущал на себе взгляды, полные подозрений.

Они точно обсуждали, как недавно задержали юного поэта, хвалившего в песне Дариена Элдемура, ставя его в пример всем поэтам. Песню не одобрили, но поэт неделями пел ее на вечеринках, куда его звали.

Через неделю после ареста поэт публично отрекся от своих слов на площади, он казался маленьким и пристыженным среди королевской стражи. Все знали, почему он отрекся, иначе его четвертовали бы, как делали раньше. Ему дали выбор, потому что Никон Геррард вряд ли хотел бы, чтобы юный поэт стал символом восстания. Его отпустили, но ногти вырвали, и он уже не мог играть на лире. Никто не удивился, когда он вскоре пропал.

Песня Пиета Абарды стала известной после этого: умная сатира высмеивала буйные поступки юных, а потом спрашивала в конце, нужно ли убеждение. Никто не думал о Пиете, как об идеалисте, и это изменение повысило его популярность. И в тавернах по ночам за кружками и дымом табака стали проводить сравнения идеализма Пиета и амбиций Марлена Хамбрелэя, который продал друга и душу в погоне за силой.

Эта деталь злила Марлена больше всего, мелюзга, которая смогла убедить народ, что он благородный. Марлен знал лучше, но его, конечно, не спрашивали.

Никто ничего у него не спрашивал, не говорил с ним. Он говорил лишь с бесполезной стражей, которой он командовал, и Никоном Геррардом, который начал злиться, что Марлен не мог поймать двух людей в бегах.

Глупые стражи уже арестовали не того, притащили испуганного блондина Марлену после двух дней в пути. После этого Марлена высмеивали поэты по всему городу, говоря, что он упивается властью, арестовывая невинных, а тот юноша оказался фермером. Не повезло.

Марлен держал себя в руках, прошел к стойке, чтобы заказать виски. Он заметил, что Пиет Абарда и его новые прихвостни сидят в углу и следят с оскалами. Сила была в количестве, по одному они бы не посмели так смотреть на Марлена, вообще не осмелились бы смотреть ему в глаза. Они были трусами, и его усталость становилась гневом. Хотя гнев всегда был там, он ощущал его кипение под поверхностью всего, что он говорил и делал.

При последней встрече с Никоном Геррардом им было сложно управлять. Старик обвинял его, что он плохо старается найти Дариена Элдемура, и даже стал жаловаться о Валанире Окуне. Будто Марлен был в ответе за все поэтов, что грешили в этом городе.

Угроза была ясна: если Марлен не принесет результат лорду Геррарду за неделю, его уберут из нового дома и заменят кем-то более способным.

Марлену не стало лучше после того, как он подслушал — ему никто не сказал бы — что нынче популярной была басня о менестреле-лисе, героически перехитрившем злую змею. Было просто понять, кем были лиса и змея. Хуже того, песню одобрили, потому что цензоры не уловили символизм, и теперь было поздно запрещать ее, она далеко разошлась.

Марлен думал, что на самом деле Никон Геррард, садист, радовался шутке над Марленом.

Марлен понимал, что пока он был один в роскошных покоях, лишенный друзей, он мог потерять способность отличать разумные мысли от бреда.