Последняя песня

Они сидели на дюне, и Уилл рассказывал все, с самого на­чала. Ронни недоуменно нахмурилась.

— Хочешь сказать, что это Скотт поджег церковь? И ты все это время его покрывал? Лгал всем, чтобы спасти его от тюрь­мы? — ошеломленно спрашивала она.

— Все не так, — покачал головой Уилл. — Я же сказал: это был несчастный случай.

— Не имеет значения. Он в любом случае должен нести от­ветственность за содеянное.

— Знаю. Я говорил ему, что нужно идти в полицию.

— А если он не пойдет? Собираешься покрывать его всю жизнь? Позволишь Маркусу вечно шантажировать тебя? Так не годится.

— Но он мой друг.

Ронни порывисто вскочила:

— Пастор едва не погиб в огне! Несколько недель провел в больнице! Знаешь, как болезненны ожоги? Спроси у Блейз, ка­ково это! А церковь... У пастора не хватает денег, чтобы ее отре­монтировать, а теперь па никогда не увидит витраж на его закон­ном месте! 

Уилл тряхнул головой, стараясьсохранять спокойствие. Он видел, что Ронни на пределе: болезнь отца, его отъезд, грядущее заседание суда...

— Знаю, это скверно, — тихо сказал он, — и я чувствую себя виноватым. Не могу передать, сколько раз я хотел пойти в поли­цию!

— И что? — взвилась Ронни. — Это ничего не значит! Разве ты не слышал, как я рассказывала, что на суде призналась во всем, что сделала? Потому что стыдилась своих поступков! Прав­да чего-то стоит, только когда имеешь силу воли признать свою вину. Неужели не понимаешь? Церковь была жизнью пастора Харриса! А теперь ее нет, и страховка не покрывает ущерб, и они пытаются проводить службы на складе...

— Скотт мой друг, — запротестовал он. — Я... не могу прос­то так бросить его на съедение волкам.

Ронни пожала плечами. Да слышит ли он ее?!

— Как ты можешь быть настолько эгоистичен?

— Вовсе я не эгоистичен...

— Ошибаешься, ты именно таков и есть, и если не можешь этого понять, я не желаю с тобой разговаривать.

Она встала и направилась к дому.

— Уходи! Проваливай!

— Ронни! — позвал он, шагая следом.

Она резко развернулась.

— Все кончено, понятно?

— Ничего не кончено. Послушай, будь же благоразумной...

— Благоразумной?!

Она взмахнула руками.

— Хочешь, чтобы я была благоразумной? Ты ведь лгал всем, и мне тоже! Знал, что мой отец делает витраж. Стоял всю ночь рядом со мной и словом не обмолвился!

Брошенные в гневе обвинения что-то прояснили в ее голо­ве, но легче от этого не стало.

— Ты не тот, за которого я тебя принимала! Я думала, ты луч­ше, — безжалостно бросила она.

Уилл поежился, не зная, что ответить, но когда шагнул впе­ред, она попятилась.

— Уходи. Ты все равно собирался уезжать, и мы больше ни­когда не увидимся! Лету рано или поздно настает конец! Мы мо­жем разговаривать, смеяться, воображать все, что угодно, но ни­чего уже не изменить, так что давай закончим здесь и сейчас. У меня без того слишком много бед, и я просто не могу быть с че­ловеком, которому не доверяю.

В глазах блестели и переливались непролитые слезы.

— Я больше не верю тебе. Уходи.

Уилл не мог пошевелиться. Не мог говорить.

— Проваливай! — закричала она и побежала к дому.

Той ночью, последней ночью в Райтсвилл-Бич, Уилл сидел в кабинете и пытался осознать случившееся. Он поднял глаза, только когда вошел отец.

— Как ты? Что-то за ужином ты был слишком притихшим, — заметил Том.

— Все в норме, — отозвался Уилл.

Отец подошел к дивану и сел.

— Нервничаешь из-за завтрашнего отъезда?

Уилл покачал головой.

— Вещи собрал?

Уилл так же молча кивнул, чувствуя пристальный взгляд отца. Тот подался к нему.

— Что с тобой? Ты же знаешь, мне можно сказать все.

Уилл вдруг понял, что нервничает.

— Па, если бы я попросил сделать что-то очень важное для меня, что-то очень важное, ты бы сделал это? Ни о чем не спра­шивая?

Том откинулся на спинку дивана, и в наступившей тишине Уилл понял, каким будет ответ.

Ронни

— Вы действительно закончили витраж? — спросил отец Джону. Ронни сидела тут же. Отец по-прежнему выглядел уста­лым, но щеки чуть порозовели, и двигался он с большей легко­стью.

— Это потрясающе, па! — воскликнул Джона. — Скорее бы ты его увидел!

— Но там оставалось еще много работы.

— Мне Ронни и Уилл помогли, — признался Джона.

— Правда?

— Пришлось их обучить. Они ничего не знали. Но не вол­нуйся, я был терпелив, даже если они делали ошибки.

— Приятно слышать, — улыбнулся па.

— Да. Я очень хороший учитель.

— О, в этом я уверен.

Джона сморщил нос:

— Как-то странно здесь пахнет, правда?

— Немного странно.

— Я тоже так думаю, — кивнул Джона и показал на телеви­зор. — Ты кино смотришь?

— Редко, — покачал головой отец.

— А это что такое?

— Капельница. В пакете лекарство.

— И тебе от него станет лучше?

— Мне уже лучше.

— Значит, скоро ты будешь дома?

— Довольно скоро.

— Сегодня? — не унимался Джона.

— Может быть, завтра. Но знаешь, чего бы я выпил?

— Что?

— Газировки. Помнишь, где кафетерий? По коридору и за углом.

— Я знаю, где это. Я уже не маленький. Что тебе принести?

— Спрайт или севен-ап.

— Только у меня денег нет.

Отец поглядел на Ронни. Она понимающе кивнула и сунула руку в задний карман джинсов.

— У меня есть.

Ронни вытащила деньги, отдала брату, и как только за ним закрылась дверь, отец обратился к ней.