Последняя песня

— Сегодня утром звонил адвокат. Заседание суда перенесли на конец октября.

Ронни уставилась в окно.

— Мне сейчас не до этого.

— Прости, — тихо сказал отец и, помолчав, спросил: — Как держится Джона?

Ронни слегка пожала плечами.

— Растерян, напуган, не знает, что делать. Не знает, как быть.

«Совсем как я», — подумала она.

Отец знаком велел ей подойти. Она села на освободивший­ся стул Джоны. Отец дотянулся до ее руки и сжал.

— Жаль, что я свалился и пришлось ложиться в больницу. Яне хотел, чтобы ты меня видела таким.

— Никогда не смей извиняться за это! — запротестовала Ронни.

— Но...

— И никаких «но», договорились? Мне нужно было знать. Я рада, что знаю.

Отец, похоже, согласился с этим, но тут же удивил ее, спро­сив:

— Хочешь поговорить о том, что случилось между тобой и Уиллом?

— Почему ты вдруг заговорил об этом?

— Потому что знаю тебя, чувствую, когда что-то у тебя на уме, и вижу, насколько он тебе небезразличен.

Ронни выпрямилась. Ей не хотелось лгать отцу.

— Он поехал домой собирать вещи.

Отец покачал головой.

— Я никогда не говорил тебе, что мой отец блестяще играл в покер?

— Говорил. А что? Хочешь сыграть в покер?

— Нет. Просто вижу, что Уилл не так просто ушел собирать вещи. Но если не хочешь говорить об этом, не надо.

Ронни поколебалась. Она знала, что он поймет, но сама не была готова к разговору.

— Как я уже сказала, он уезжает, — пробормотала она.

Отец кивнул и немедленно сменил тему.

— Выглядишь усталой, — заметил он. — Тебе бы нужно по­ехать домой и поспать.

— Обязательно. Но пока посижу тут.

— Хорошо, — согласился отец.

Она глянула на пластиковый мешок капельницы. Джона уже спрашивал о нем, но в отличие от брата Ронни знала, что ника­кое лекарство не облегчит состояние отца.

— Очень болит? — спросила она.

Прежде чем ответить, отец помедлил:

— Нет. Не слишком.

— Но все же больно?

Отец покачал головой.

— Солнышко...

— Я хочу знать. А до того как ты попал в больницу, болело? Скажи мне правду, пожалуйста.

Отец почесал грудь.

— Да.

— И как долго?

— Я не знаю, о чем ты.

— Я хочу знать, когда начались боли.

Ронни нагнулась над отцом, почти вынуждая встретиться с ней взглядом.

Стив снова покачал головой:

— Не важно. Сейчас мне лучше. И доктора знают, чем мне помочь.

— Пожалуйста, скажи, когда начались боли, — попросила Ронни.

Он взглянул на их крепко сцепленные руки.

— Не знаю. В марте или в апреле. Но не каждый день...

— И что ты тогда делал? — настойчиво продолжала она, же­лая узнать правду.

— Ну... тогда все было не так страшно.

— Но все равно больно?

— Да.

— Что же ты делал?

— Да не помню, — запротестовал он. — Я пытался не думать об этом и сосредоточиться на других вещах.

Она ощутила, как напряглись ее плечи. Страшно подумать, что он сейчас скажет! Но ей необходимо знать.

— На чем же ты сосредоточился?

Отец свободной рукой разгладил морщинку на простыне.

— Почему это так важно для тебя?

— Хочу знать: игра на пианино — это способ сосредоточить­ся на других вещах?

Еще не договорив, она поняла, как была права.

— Я видела, как ты играл в ту ночь в церкви. У тебя тогда тоже приступ начался. А Джона сказал, что, как только привез­ли пианино, ты постоянно прокрадывался в церковь.

— Милая...

— Помнишь, ты сказал, что от игры на пианино тебе стано­вится легче?

Отец попытался кивнуть. Он знал, что за этим последует. И Ронни понимала, что отвечать ему не слишком хочется.

— Хочешь сказать, что тогда боль немного отступала? И по­жалуйста, скажи правду. Если солжешь, я сразу догадаюсь.

На этот раз Ронни с пути не собьешь.

Отец на мгновение закрыл глаза.

— Да.

— И все равно спрятал пианино за перегородкой?

— Да, — повторил он.

После этого ее самообладание, которого и так было мало, дало трещину. Нижняя челюсть задрожала, из глаз полились сле­зы. Ронни опустила голову на грудь отца и заплакала. Отец по­гладил ее по волосам.

— Не плачь, — попросил он. — Пожалуйста, не плачь...

Но она ничего не могла с собой поделать. Воспоминания о том, как она вела себя с отцом, что ему пришлось вытерпеть, ли­шали ее сил.

— О, папочка...

— Нет, малышка, пожалуйста, успокойся. Тогда все было не так и плохо. Я думал, что справлюсь. И вроде бы справлялся.

Он коснулся пальцем ее щеки. Она подняла голову, взгля­нула в его глаза, и то, что увидела в них, едва не разбило ей сердце. Она поспешно отвела глаза.

— Тогда я справлялся, — повторил он, и Ронни ему повери­ла. — Честное слово. Болело, но я думал не только об этом, по­этому всегда мог уйти от боли. Работал вместе с Джоной над витражом, просто наслаждался летом, о котором мечтал, когда про­сил твою ма позволить вам приехать.

Его слова жгли огнем. Она не имеет права на такое всепро­щение!

— Прости меня, папочка...

— Взгляни на меня, — попросил он, но она не могла. Одна­ко его голос был мягким, но настойчивым.

Ронни неохотно подняла голову.

— Я провел лучшее лето в жизни, — прошептал он. — На­блюдал, как ты спасаешь черепашек, видел, как ты влюбляешь­ся, пусть даже это долго не продлится. И главное, у меня был шанс узнать тебя. Молодую женщину, а не девочку. И не могу тебе сказать, сколько радости это мне дало. И сил, чтобы про­жить эти месяцы.