Последняя поэма

Оказывается — это была служанка с кухни — девочка родом из очень бедной семьи, прекрасная внешне, и еще более прекрасная, чистая душою. Не раз уже и хозяин этого дома, и сын ее домогались от нее преступных ласк, сулили деньги — они (и господа, и деньги за них) были попросту противны ей, и она не оставляла работу только потому, что ей надо было кормить старушку-мать, а иного чистого заработка такой чистой и прекрасной девушке как она в этом грязном городе было не найти.

И она, сама того не заметивши, влюбилась в этого страшного раба — сначала просто жалость к нему испытала, так как видела, как все над ним издеваются, как бьют его, и загоняют, а полюбила так сильно, когда случайно услышала стихотворные строки, которые он часто шептал. Часто те строки были бессвязны, но всегда были проникнуты искренним чувством, всегда в них можно было услышать и слезы, и мольбы — она знала, что он любит какую-то деву, и как же тут ее нежное девичье сердце могло остаться безучастным?!

И вот теперь она выбрала минутку, когда никого поблизости не было, и принесла ему еды, а еще — своей нежности. Она обхватила его голову, положила к себе на колени, стала целовать его в изодранный, прожженный лоб, гладить — потом и накормила, и напоила — и все ласкала его, и все сильнее чувство девичьей любви в ней было. Так ей несчастно жалко, что стал он ей дороже всего, и шептала она:

— Милый, милый, давай убежим отсюда сегодня же ночью — я знаю потайной ход. Ты слеп, но я стану твоим проводником, я буду кормить тебя и холить до тех пор, пока мы не найдем твою возлюбленную. И тогда я оставлю вас…

Вначале юноша подумал, что — это небесная пришла за ним, но потом понял, что ошибается и промолвил тогда тихим шепотом, ибо не было в нем сил говорить громче:

— Ах, зачем же идти куда-то, когда мне в небо не подняться? Мне и не увидеть это дивное облако даже, ежели оно будет плыть над моею головой. Нет такой страны, где был бы я к ней ближе — она итак в моем сердце всегда…

Растроганная этой речью, прекрасная девушка не могла сдержать слезы, и все целовала и ласкала его, совсем забывала, что теперь в любое мгновенье могут прийти, и тогда ни ей, ни ему не поздоровиться. Никогда не испытывала она такого нежного чувства, и шептала ему:

— Позволь мне только иногда разговаривать с тобою. Ну, а еду я теперь тебе каждый день стану приносить.

Юноша ничего не ответил, но из страшных его, черных глазниц выступили слезы… Тогда их не заметили, однако, теперь каждый день девушка относила ему с кухни часть господской еды — это была очень хорошая еда (а рабов кормили тем же пойлом, что и свиней) — и пропажи ее никто не замечал, так как всегда готовили так, чтобы отъесться до отвала, и чтобы потом еще и для многочисленных псов, хозяйских любимчиков, осталось.

Теперь каждый день ходила она к своему возлюбленному на которого иная девушка и без крика и взглянуть бы не смогла, ласкала его, кормила — и с каждым то днем все сильнее, все самоотверженней ее любовь становилась — она с самого начала не рассчитывала на какой-либо ответ и теперь служила ему как святыне, как божеству.

Все росло вожделенье к ней хозяйского сынка, он тщетно домогался сношения с нею, она с негодованием отвергала его подарки, а, тем более, пошлые любовные стишки, которые придумывал не он, но один из бездарных «стихотворцев» за мелкую монету. От такого животного вожделенья человек теряет и разум и совесть (а обычно — последние остатки этих чувств). И вот этот развратный юнец выследил, кого она любит на самом деле, и тут пришел в такое бешенство, от того, что его предпочли какому-то уродцу, что поклялся извести и его и ее (да — на место отвергнутого вожделенья приходит или пустота или злоба, и только настоящая любовь, как и все чистое, несмотря ни на какие преграды, ни на какие муки, всегда остается любовью — сильным, ничем непобедимым чувством. Ведь именно великой, самоотверженной любовью и был создан этот мир, частицы ее есть в каждом, но в некоторых, к сожалению, похоронены под злобой. Итак, ему никакого труда не стоило предать мучительно смерти уродливого раба, но служанка была, все-таки, вольной девушкой, и требовалось, чтобы все увидели, какая она злодейка. Он мог бы сказать, конечно, что она таскает с кухни еду — ее бы за это высекли, и выгнали, но этого, конечно же, было мало для злодея. И вот, распыляемый своей злобой, придумал он нечто страшное — он пошел к пекарю и купил у него ядовитого порошка, подсыпал этот порошок в тот котел, где варился суп для дворовой челяди, а затем, подбежал к девушке и попытался обнять, как делал много раз до этого. Она, как и много раз прежде, оттолкнула его и бросилась в девичью, где и закрылись. Он не стал ее преследовать, а на лице его расползлась дьявольская усмешка, ибо он уже сделал то, что задумал — подсыпал остатки ядовитого порошка ей в карман. Затем, пустой пузырек он подкинул под циновку на которой спал несчастный юноша.