Последняя поэма

— Выпусти!!! Выпусти!!! Таков мой рок!!!

Видя, что Дарин вновь собирается говорить утешительную речь, вновь, в знак гостеприимства вытягивает руки, видя это, Келебримбер сорвался с места, и что было сил бросился бежать… Он бежал по той же дороге, по тем же многочисленным залам и галереям, по которым до него неслись Аргония, Маэглин и Барахир, но, в итоге он выбежал к воротам на несколько часов позже их, и стоявшим там гномам вновь пришлось раскрывать широченные створки — глаза эльфийские широко приспособлены к стремительным переходам между светом и тьмою, и потому государь не ослеп. Но он пребывал, однако, в таком состоянии, что его все равно можно было назвать ослепшим — в глазах его все двоилось и стремительно выцветало — вообще, все образы — будь то величественные горные склоны, или говорливые ручейки — все казалось ему скопищем уродливых изожженных форм, везде чудились ему мертвые, смотрящие на него с укором тела эльфов — его близких. И не раз, пока он несся по ступеням от Западных ворот, он пронзительным стонущим голосом звал жену свою и дочку, и не раз в отражающемся от стен эхе, слышался ему ответ, и стремительно бросался он к этим голосам, врезался в каменные стены, из всех то сил вцеплялся в них, начинал их грызть, терзать, словно бы разодрать пытался; затем — бежал дальше…

Минуло, однако, довольно много времени, прежде чем он пал у заветного гномьего озера Калед-Залема. Неподалеку возвышалась довольно высокая белокаменная башня, которая казалась безжизненной, но на самом деле — это было не так — день и ночь там несли дозор гномы, и, как только видели приближенье вражьей армии, извещали о том подгорное царствие, а так же — защищали озеро — если бы вздумали орки как-либо осквернить священную глубину, то их непременно настигли бы стрелы. Но орки никогда и не подходили к озеру — они знали, что в нескольких шагах силы иссекают, а стоит только склонится над водной гладью. как тела обращаются в камень…

Итак, возле этого озера, на ковер из трав рухнул государь Келебрембер. Он лежал, целовал эти душистые, сочные травы; подтягивался, цепляясь за них, и вот, наконец, склонился, склонился над самой водной кромкой. И, когда он подполз к водной поверхности, когда склонился над ней, и увидел сияющие там, в бездне, соцветия ночного неба (в то время, как вокруг сиял день) — поверхность эта раскололась неожиданным стремительным рывком, и вырвались из нее когти ворона, и увлекли государя вниз, в хаос… Кругом вихрились какие-то неясные, расплывчатые образы, но над всем возвышался зачарованный глас:

— Хочешь ли вновь увидеть дочь и жену свою!

И изможденный, едва живой государь Келебримбер, не в силах противиться, не в силах хоть бы подумать о чем-либо связно, выкрикивал в болезненном, пронзительном чувствии:

— Да! Да! На все готов! Только избавь ты меня от этого мрака — ведь на все то уже готов, лишь бы только от боли этой избавиться!.. Лишь бы только… — он даже и договорить не смог — весь обратился в рыданья.

— Ну ничего, ничего… — усмехнулся ворон. — Теперь ты в моей власти — теперь ты уже не свернешь с предназначенной тебе дороги, исполнишь то, что нужно… Слушай же…

* * *

У Аргонии не было кольца, которое бы придало ей силы, чтобы бежать не останавливаясь через все Среднеземье. Но у нее была страсть — жгучая, самоотверженная любовь к Альфонсо, и эта то страсть придала ей сил бежать не час, не два, но половину суток — бежать с такой скоростью, что мало кто за ней мог угнаться. Конечно, не слышала она отчаянных, измученных выкриков Маэглина и Барахира, которые бежали следом, которые совершенно и едва переставляли ноги. Они бы давно уже упал, если бы не боялись остаться в бесконечном мраке — да — весь мир представлялся им теперь этаким безысходным, мрачным облаком, в котором не видели они больше цели своей жизни — как звезда золотая была для них Аргония, и где-то на половине этого жуткого бега, когда Маэглин стал кашлять кровью, он же, прорываясь через этот надрывный кашель, страстно потребовал у Барахира:

— Ведь ты же был рядом с ними! Так долго был! Ведь ты должен знать стихотворенья, чувства — они же и сами воодушевились! Расскажи — молю — расскажи хоть одно — придай сил!.. — и тут, все еще продолжая кашлять, сам вдруг застонал неведомо когда, неведомо где сложенное стихотворенье:

— Дай мне крылья для полета,
Дай мне сердце для любви,
Дай мне хоть немного света,
Вновь ты в небо позови!
Дай вздохнуть мне полной грудью
Неба, ветра и полей,
Вместе с пухом мне умчаться,
Ввысь от старых тополей.
Дай мне сил, звезда святая,
За тобой, мой свет, идти,
Среди рева бурь, мечтая,
Рай для сердца обрести.