Последняя поэма

И вновь жены энтов стали напевать — они то уж сами были перепуганы — понимали, что впервые сталкиваются с таким вот, и, быть может, и не удастся с этим совладать — им и самим было не по себе от этих воплей, и старшие из них, наделенные даром предвидения, уже знали, что от этих, случайно к ним занесенных людей, только какая-то мука для их царствия будет. Но они, все-таки, соблюдали древние обычаи гостеприимства, и готовы были пожертвовать для своих гостей всем:

— Да нет же — нет!!! — отчаянно взвыл Альфонсо, когда первые звуки ворожащего, успокаивающего пения коснулись его ушей.

Он понимал, что опять будет забвение, и вот в отчаянном, могучем порыве весь вывернулся и вцепился зубами в сдерживающую его ветвь, принялся ее грызть, вот высвободил руки, и стал взмахивать ими, из всех сил бить своими посиневшими, исходящими холодом кулаками. Вот он закричал с надрывом:

— Да что же вы меня держите?!! Да какое же право вы имеете?!!.. И где клинок?!! Где он — из плоти моей вышедший?!! Я же помню — был ведь клинок и у меня и у братьев моих! А-а-а, понимаю, отобрали — испугались, потому что трусы! Потому что изрубили бы вас, тюремщиков ненавистных, давно! Да — изрубили бы! НЕНАВИЖУ!!!!

И он, окруженный аурой мрака, продолжал один за другим наносить могучие удары кулаками, и рвать руками — он и хрипел, и надрывался, но все было тщетно — жены энтов, несмотря на боль, несмотря на холод и жар, которые исходили от этих тел — решили сдерживать до конца. Что же касается клинков, то они не были ими найдены… И женам энтов потребовалось немалое усилие, чтобы справиться с этим надрывным порывом, чтобы не поддаться этому порыву, и остаться по прежнему спокойными, усыпляющими своим шелестящим пением. Альфонсо и все остальные вместе с ним рвались от них, и это было причудливое, похожее на какой-то кошмарный бред виденье. Только представьте себе просторную, покрытую мшистыми, вздрагивающими от ужаса мшистыми наростами пещеру, в ней изящные, более древесные, чем сами дерева жены энтов, а в их ветвях — словно сгустки тьмы бьются отчаянно, все пытаются вырваться, все надрываются девять братьев. Звучат вопли; перекатываются, мечутся отчаянные тени и нежных оттенков скопления, света стремительно перемешиваются, и, кажется уж, что — это утроба, в которой, в муках рождается какое-то совершенно, не представимое существо. И неизвестно еще, кто бы в этой борьбе одержал победу, если бы в это время полог у входа не раздвинулся, чтобы пропустить еще одну из энтских жен. Полог плавно, словно под действием легкого девичьего вздоха раздвинулся, и за ним раскрылось ночное небо (точнее — безмерно малая его часть) — и на этом участке небес сияла звезда, та самая звезда, которая придала Аргонии сил бороться…