Последняя поэма

— Когда в небе ярко и грозно,
Пылающий дух разбивал,
Валар — и метался тревожно,
Его голос нежный позвал:
"Зачем ты забыл начертанье,
Забыл в этой муке ты суть,
Своих самых первых мечтаний,
Забыл ты к звезде своей путь.
Ты в этом ревущем круженье,
Все дальше уходишь на дно,
Забудешь ты птиц нежных пенье,
И весен златое вино.
Любовь твоя вся потемнеет,
Завянет, за ревом уйдет,
Душа, хоть горит — леденеет,
И злоба цепями скует!
Ты будешь носиться, ослепший,
Безвольный владыка зимы,
И ворон со снегом слетевший,
То будешь, о милый брат, Ты!
Оставь же, оставь же боренье,
Молю — так молю я тебя!
Услышь ты, услышь нежно пенье.
Молю, и как Брата, любя!
Прошу, мне тебя так ведь жалко —
И знаешь ты сам, что во мрак…
До слез, и до ада мне жалко —
Останется прежнего прах!
Ах, знаю, что горд, непокорен,
Но все же, попробуй, смирись —
О ради меня, стань спокоен,
И небу, Творцу поклонись".
Но что эти нежные речи —
Он в вихре, и он уж ослеп,
Как жаркие белые печи,
Очей его яростный свет.
И он бурей милое имя,
Средь боя громами ревет —
В ней бьется, играет гордыня,
Он смерть, разрушенье несет.
И там, где недавно дубравы,
Шептали на нежном ветру,
И там, где душистые травы,
Качали соцветий траву.
И там где веселые птицы,
Звенели во славу любви,
И там где и львы и лисицы,
И зайцы не знали крови.
И там, где волшебные склоны,
Хрустальных чарующих гор,
И там, где в глубинах узоры,
Из рыб переливчатых хор…
Везде, где в великом и многом,
Ток жизни весенней сиял,
Теперь в вихре пламени скором,
Мир пеплом и пламенем стал.
Повсюду обуглено, страшно,
Повсюду все в ранах, в крови,
А в небе так жутко, ужасно,
Плывут темных туч корабли.
И молнии землю терзают,
Из трещин — фонтаны огня,
И там головешки мерцают,
Где прежде дышали поля.
А буря лишь с новою силой,
На новую битву идет —
Забыл, что то ради любимой,
Его только ярость гнетет.
Не слышит ее он рыданий,
Забыл свет любимой звезды,
Все глубже в ночь, в бездну страданий,
Его тянут мрака мечты…
Трясется, и мир искаженный,
Не примет уж прежней красы —
А он, властелин пораженный,
Падет — перевешены рока весы…

Так пели, и один за другим гибли эльфы Лотлориена. Если вначале их хор был еще довольно сильным (хотя и его только с большим трудом можно было расслышать за отчаянными воплями ветра), то под конец осталось лишь несколько голосов — те несколько эльфов еще стояли, окруженные надвигающимися со всех сторон волнами темного моря, вот разом множество троллей метнулись на них — метнулись со всех сторон, в воздух взвились молоты — то, что хотели высказать эльфы, так и осталось недосказанным. Тролли, продолжая яростно завывать, сотрясать землю каменистыми ступнями, бросились теперь на жен энтов, которых осталось еще несколько сотен (хотя еще несколько сотен были уже обращены в пепел, или же смертельно изранены) — на них, словно на прекраснейшие храмы, налетали огненные вихри, изжигали их, обращали в пепел раскаленный, били все новые и новые молнии.

— Довольно же! Довольно! Довольно! — взмолился тут Робин, да и бросился наперерез троллям, которые были уже рядом с этими древами.