Последняя поэма

От такой боли умирают. Кто-то, право, может и не поверить, что возможно умереть, и в краткое время от одного только душевного страдания. Тем не менее, истории знакомы такие примеры. Вспомним хотя бы Лучиэнь — когда погиб Берен — она не принимая никакого яда, просто медленно, в великой печали опустилась среди трав, да и ушла вслед за ним, за Единственным, за Любимым. Теперь Фалко стал холодеть, он и бледнел, словно мертвое уже тело, для которого ускорился ход времени. Хэм понял, что происходит, и бешено вскрикнул, и встряхнул его из всех сил — Фалко все больше леденел — не кричал больше — это был уже мертвый хоббит. И Хэм понимал, что на этот раз уже не удастся вернуть лучшего своего друга, брата. Тогда он подхватил его под руки, и сильными рывками стал продвигать туда, где в последний раз видели они Робина, где теперь копошилась живая груда из тел троллей. И Хэм кричал при этом:

— Нет, нет — Фалко! Ты не должен уходить… Не должен уходить, потому что… Потому что это бегство!.. Слышишь ли ты меня?!.. Он еще здесь, его еще можно вернуть, можно от мрака избавить! Фалко, Фалко, друг ты мой… Борись! Вот он Робин! Вот!..

Здесь Хэм, понимая, какое отчаянное положение сложилось, сделал несколько могучих, исступленных рывков, повалился на землю, но уже в нескольких шагах от Робина, которого, правда, за телами троллей совсем не было видно.

— Фалко!!! Здесь твой Робин! Ты не должен уходить! Слышишь?! Слышишь?! Мы еще должны бороться! Понимаешь ли меня?!..

И Фалко, пред которым уже открылось очищенное от черных, клубящихся облаков бури небо, и звезды на котором ожили, сложились в сияющей, уводящий куда-то в непостижимую высь туннель — этот маленький хоббит услышал, что его зовут, понял, что он должен вернуться, и нашел в себе для этого возвращения силы. Вот он пошевелился, вот застонал, вот мучительным, страждущим гласом позвал любимого своего сына, и… получил ответ:

Эта слабо копошащаяся груда троллей вдруг передернулась и одним могучим рывком была разворочена в стороны. Из нее взмыло черное облако, которое тут же сложилось в испускающую холод гробницы фигуру — фигура эта испустила вопль, в котором вновь было чудовищное, не представимое страдание, и, сразу же вслед за тем, вновь взметнулся исполинский клинок, и одним ударом рассек еще нескольких троллей. Вот вновь взмыло орудие призрака — вот вновь опустилось — и вновь взмыло — и все новые и новые жертвы падали на землю. Фалко звал своего сына, вцеплялся в землю, вцеплялся в каменистые, еще подрагивающие, изуродованные тела, и, все-таки, полз к нему — рыдал беспрерывно, вновь и вновь выкрикивал его имя, но Робин, даже и не слышал его. Конечно, Хэм ни на шаг не отставал от своего брата, конечно, он страдал вместе с ним; пытался его остановить, но все было тщетно — Фалко продолжал прорываться все вперед и вперед.

— Остановись. Теперь уже все тщетно. Не поможешь ему! Забудь! — вещал ему Хэм, совсем позабывши, что несколькими мгновеньями раньше говорил обратное. — Зачем тебе это страдание?! Ты же знаешь, что он обречен, и ты — слышишь друг мой! — ты должен смириться с этой потерею! Так роком было предначертано… Но и пусть! И пусть!.. Здесь ведь, чувствуешь — что-то огромное решается… Ну а нам то, маленьким хоббитам, что возле этого необъятного делать?!.. Да нечего! Только все дальше в мученье уходим… Фалко, друг ты мой — давай вернемся в Холмищи. И заживем… Заживем, как и прежде жили. Я знаю, что сможем. Пожалуйста! Пожалуйста!..

Но в это время Фалко, который конечно не слышал молений Хэма, подполз к самым призрачным ногам того, кто еще недавно был Робиным, и обнял он эти ноги, к стопам в поцелуе припал, даже и не чувствовал как холод гробницы проникает в его плоть — он просто в пламенном порыве души выговаривал то, что к нему приходило: