– Я буду ждать вон там. – Она указала в глубокую расщелину на противоположном берегу, откуда никак не получилось бы подсматривать. – Сюда никто больше не забредёт случайно, об этом не переживай. И вот, возьми.
Она выудила из сумки коричневый обмылок с запахом корицы и светло-серую льняную рубашку с широкими рукавами.
– Это моя. – Лея впервые улыбнулась. – Но тебе ведь нравится наряжаться в женское.
– Я бы предпочёл не вспоминать об этом, – притворно обиделся Джек.
– Лишней шёлковой юбки у меня нет, прости.
– Эй!
– А твою рубашку, – она сморщила нос, – нам придётся сжечь… да.
Прихватив сумку, Лея оббежала озеро и скрылась в тени расщелины. Стало тихо.
В эту часть подземной паутины жар фуока не распространялся. Воздух остыл, обнажённая кожа покрылась мурашками. Сгорбившись не то от смущения, не то от прохлады, Джек ступил в воду. Пологий берег медленно уводил на глубину, вода приятно обнимала ступни, лодыжки, колени. Когда её уровень достиг бёдер, Джек присел, погрузившись по шею, и так дополз почти до середины озера. Он поджал ноги и нырнул с головой. Все заботы остались наверху; Джек позволил непривычной, давно позабытой беспричинной радости овладеть собой. Под водой поднялись волосы, руки, словно в свободном полёте, и уголки губ в глупейшей из улыбок.
Вспомнив, что забыл мыло, Джек вернулся за ним. Лея тактично не выдавала своё присутствие, но он не мог не думать о ней. Её запах остался и после того, как Джек смыл с себя пену.
Но тут к корице примешался новый аромат, ещё более вожделенный. Джек потряс головой, расплескав тучу брызг, и принюхался. Его нос подёргивался, как у собаки-следопыта (или любой заурядной собаки, которая почуяла варёную курочку). Зачарованный, Джек выбрался на берег, промокнул тело плащом и поспешно надел брюки. Свободная по местной моде, рубашка Леи пришлась как раз впору. Обладая богатой фантазией, чужую вещь можно представить объятиями. Что ж, Джек на фантазию никогда не жаловался. Вернулась глупая улыбка, и вместе они отправились на другой берег.
Лея сидела на земле за широким выступом, который образовывал нишу в стене. Перед ней потрескивала спиртовая горелка, а сверху, на тонкой подставке, калился сосуд с острым носиком. Красноватая медь, из которой его отлили, пылала багрянцем в языках пламени, сквозь слой патины просматривался растительный рисунок. А внутри сосуда перекатывалась густыми волнами коричневая жидкость. По краям зазолотилась пена; Лея ловко ухватила прокоптевшую деревянную ручку за самый кончик и разлила напиток по чашкам.
Джек уже протянул руку. Вот на ладонь опустилась глиняная чашечка, и он отхлебнул едва ли не половину, обжёг язык, но сразу же сделал второй глоток. Вязкая горечь приятно обволокла горло.
А Лея всего лишь смочила губы.
– У тебя шрамы на спине, – сообщила она.
Задумавшись – несмело гадая, какое желание могло бы исполниться следующим, – Джек просто кивнул.
– Такие маленькие, аккуратные, как звёздочки, – продолжала Лея.
Тут до Джека дошёл весь смысл её слов. Он шумно закашлялся и едва не испачкал новую рубашку.
– М-м… что?
Заправив волосы за ухо, Лея исподлобья посмотрела на него
– Я всего раз проверила, не утонул ли ты. – Она повела плечом. – Так откуда они, шрамы?
Джек набрал воздух и на выдохе произнёс:
– От стрел.
– В тебя стреляли?
– Вернее будет сказать, втыкали.
– Было больно?
– Не помню.
Милая светская беседа, стремительная, как отдача тетивы. Они смотрели друг на друга, кажется, очень долго. Вот прошли порог, когда обычно возникает неловкость… и следующий, после которого начинается бестактность. А Джек всё наблюдал, как пляшут искорки в янтарных глазах, и не чувствовал ничего, кроме тепла.
Дальше разговор потёк степеннее. Притворившись, что не заметила лжи в последней фразе, Лея спросила:
– А ты сам убивал кого-то?
– Да.
– Случайно?
Как будто они духов вызывали. Перед глазами возникло сначала лицо старика – озлобленное, но ещё не обожжённое раскалёнными углями. А потом… надо же, столько лет прошло, а гримасу отвращения Хиуса – за миг до того, как тяжёлая цепь опустилась в его висок, – Джек не забыл.
– Один раз – нарочно, – сказал он.
Только сейчас Лея отвернулась.
– А это нормально, – её голос затихал, слова она выковыривала со дна чашки, – желать смерти?
Кто-то бы не одобрил, но Джек снова ответил:
– Да.
– А желать…
– Да. – Как легко все эти «да» слетали с его языка. – Только не нужно.
– Потому что месть разрушает и не приносит удовлетворения?
– Ерунда. Потому что ты злишься и можешь промахнуться.